На слова старца дева подняла голову, спину выпрямила, стараясь казаться строгой и несгибаемой. Однако Гудгерд мог видеть, что не погасло еще во взоре ее пламя тоскливое, от которого волки на луну холодными ночами воют.
- Моя дорога мне известна, о Славный. Я иду по ней, торя стежку и оставляя на снегу следы для тех, кто пойдет за мной тем же путем. Не достойно ли быть факелом там, где еще клубится тьма, словно в Нифльхейме?
Вопрос этот явно не требовал ответа, и быстрокопейная дева вместе со всеми воздела вверх чашу, громко и звонко выкрикнув:
- За судьбу, что влечет нас, и за силу ее изменить своей волей!
Но если слова соратника вызвали лишь дальнейшие рассуждения, то любопытство хозяина крепости было явно встречено в ножи: глаза Ревдис сразу сузились, уголки губ поползли вниз. Но воительница, памятуя о законах гостеприимства и зная, как многие мужи неодобрительно относятся к оружным женщинам, волю гневу не дала, постаравшись, как откашляется Хильд, ответить спокойно – хотя легкое подрагивание в словах и выдавало, что дух ее неспокоен, словно осеннее море.
- Не всегда мы избираем себе путь, о тан. Сначала жене Асгейра было нечего хранить, потому что очаг сгорел вместе с хозяином ее сердца, а потом бесконечная, убивающая разговоры и мысли дорога проросла сквозь ее ступни и навеки въелась в кровь. И теперь та, что прежде жила семьей, готова вызвать любого, кто захочет подрезать бабочке крыла, хоть на хольмганг, хоть на айнвиг, ибо ныне даже смерть для нее лучшая доля, чем сложенные руки и бездействие. Мои речи ответили на твой вопрос?