В противовес подруге своей, дочь Гудлейва в лесу чувствовала себя куда как уютнее, чем в окружении других людей: особенно когда приходилось ходить в юбке длинной и безо всякого оружия. Там, за кромкой подлеска, заканчивался мир потомков Аска и Эмблы, и под вечным сумраком крон разлапистых жили, не тая себя средь зверья всякого, другие дети Имира. Там, в чащах заповедных и на узких каменных тропах, и было место той, кто по рожденью своему не могла вести весло властных волн взрезателя, и подарила себя дороги долгой достойным дням.
Волки да люди лихие, карлики с ослиными ушами и тремя зубами да старухи с хвостом змеиным и одним глазом – не страшилась их Ревдис, зная, что белого покрова плоти Имира год, изменивший нить ее судьбы, предначертал ей иную смерть. А не слыша в песне сердца страха отголосков, вперед шла, лучистый глаз свет даря дубам необхватным и тонкостанным елям, ручьям горным и полянам, снегом укрытым.
- Радуется горн за ребрами моими, что не в пашню китов мы отправимся, но стелить стежку станем меж сосен синих строгости. И мой лук, мой Крыльев Пестрый Трепет, порукой будет тому, что ни один бродяга серых стай до красной реки твоих вен не добежит. – позволила себе она улыбнуться одними губами, зная о слабости Хильд. – Они, - пожала плечами девушка, имея ввиду толи асов, толи етунов, толи еще кого, - все равно будут ниспосылать нам испытания: так лучше мы их примем на земле твердом челе, чем оседлав барана Эгира. Я понимаю, что идущие с нами в одном следе клены шумной сечи подняли бы меня, бабу неразумную, на смех – но нет веры у меня в надежность волнующейся глади.
Дочь и внучка моего отца услышали тебя, шлемоблещущая дева. – кивнула она. – Ты увидишь нас на границе леса и земель твоего дяди, ожидающих вас. Что же до дней моих, - растопырив пальцы, Ревдис посмотрела сквозь них на пламя, - то шли они здесь медленно и печально, как снег над пепелищем. Я тянула часы до вашего прихода, ожидая перемен. Что же до обид, - с губ Бабочки сорвался смешок короткий, - разве кто посмеет сделать это, а посмев, продолжит оскорблять воздух своим дыханием смрадным? Ты знаешь ответ на этот вопрос, племянница славного Кнута-ярла, милостивого к иве дорог с вырванными корнями.
Но зато, пока минуты шли за минутами, как капли из испитой чаши, я начала шить вот что! – гордая своей работой, дева протянула подруге лежавшую одесную недошитую рубаху. – Для Нейи моей! Полюбуйся, все три мира малышке дарю! – довольно, по-кошачьи сощурилась Ревдис.