Большую часть пути Лугайд с задумчивым видом лежал в задней части саней или бежал рядом с оленями, перекликиваясь с ними и подбадривая. Это путешествие щемяще напоминало ему о родном крае. Запорошенная снегом земля, олени, сани и соратники... Если бы у него были такие воспоминания - он бы представил себя в кругу семьи, но сестра до смерти брата редко проявляла интерес к путешествиям. Это потом, когда Беореган утонул в ней проснулась душа фелидара. Фелидарами в народах Удгарда называли тех, кого позвала Дорога. Тех, кто решил выбрать свободу вместо того, чтобы быть привязанным к семье, племени, дому. Здесь, на юге, среди южных варваров (он называет варварами не-утгаритов) фелидаров называли авантюристами, и это слово тоже неплохо описывало суть на вкус Лугайда, но всё-таки не передавало глубины. Авантюристом мог стать любой, достаточно было пожелать обогащения, залезть в древние руины, взять задание у местного старосты и всё - ты уже искатель приключений. Но фелидар - это состояние души, особенная метка, заставляющая ноги нести тебя вперёд, туда, где ты еще не бывал, совершать подвиги, ощущать ветер свободы в волосах. Свободы... от всего. Когда он возвращался в Мирабар из Врат Балдура, то услышал другое слово южан, которое оказалось по-настоящему богатым и насыщенным. В городе Невервинтер авантюристов называли странниками. И в этом слове отражалась суть.
Однако так же как у него не было воспоминаний о подобных странствиях с братьями и сестрой, точно так же не считал себя фелидаром и Лугайд. Пока Беореган был жив - они нередко играли вместе, мечтая о ветрах свободы. Но затем младшему - Лугу, пришлось искать собственный путь. Он стал вольным охотником, надолго уходя в тундру и возвращаясь с новостями или добычей для племени. Племя же путешествовало само по себе, он отдалялся от него с каждым днём всё сильнее, пока его не стали звать фелидаром. Тогда он не стал возражать, ведь страннику не нужен трон вождя, а он любил братьев и не хотел ссориться с ними из-за таких глупостей. На деле же Лугайд никогда не ощущал зов Дороги. Изначально он странствовал вынужденно, потом по долгу профессии, а затем, когда Беореган погиб и Кила стала настоящим фелидаром, отправившись штурмовать Море Плавучего Льда, Лугайд решил покинуть Долину Ледяного Ветра. Тургамар - его старший брат, не слишком любил его. Напротив, он боялся более сильного, рослого и окруженного аурой подвигов младшего брата. Так Луг и попал на юг. Не потому что хотел странствовать, а потому что так было нужно.
Поэтому сейчас он наслаждался тем, чего у него никогда не было - ощущением семьи. Ощущением свободы в каком-то смысле. Они могли бы податься куда угодно, но в отличии от Радуги, которого варвары Регхеда наверняка посчитали бы фелидаром, Луг им не был. Он жаждал подвигов, жаждал проявить себя, но на самом деле не слишком стремился менять обстановку. Иногда его голову посещала печально-романтичная мысль о том, как было бы здорово, если бы ничего не менялось. Друзья и он сам не старели, время остановило свой ток и позволило бы им просто насладиться моментом... почему-то после этих мыслей он всегда с удивлением обнаруживал на руках тающий иней, а затем вспоминал ледяные скульптуры в древнем храме и печально вздыхал. Нет, не такой вечности он желал.
Так уж вышло, что они решили ничего не говорить Радуге пока что, поэтому он старался не задерживать на Кайе взгляд дольше обычного. Сложно притворяться, что ничего не было, когда уже ощутил радость обладания. Это вызывало улыбку на лице утгарита, когда он день за днём возвращался с водой, дичью или пригоршней замёрзших ягод. Выживать в тундре он был мастак - это точно, и это отлично отвлекало его от мыслей о волшебнице, страхе за свою душу и страхе за её жизнь. А потом они с Радугой снова и снова собачились над котлом, пытаясь доказать друг другу идеальное виденье стряпни под смех руатимки. Вот бы эти чудесные деньки никогда не заканчивались... костёр пришлось разжигать заново. Зима, кажется и вправду задержалась...
Когда табакси окликнул их, Лугайд как раз лежал на тюках, погруженный в пространные размышления и одетый, как обычно, в один килт да сапоги, хотя дубак вокруг стоял знатный. Он прислушался, хмыкнул, поднялся с саней и присмотрелся, но так же ничего не обнаружил. Конечно, дело могло быть в галлюцинациях или том, что Радуга решил подшутить, но они слишком давно путешествовали вместе, чтобы списывать ситуацию на подобное.
- Ничего не вижу, снег слишком плотный, - негромко проговорил Лугайд, вытягивая голубоватый длинный клинок из походных кожаных ножен с парой меховых помпошек. - Я пойду вперёд, а вы двигайтесь за мной, как подберемся поближе - оставь оленей, не хочу, чтобы они попали в ловушку, если там враги. Только испугаются зря, да сбегут.
Подойдя к животным, утгарит погладил их по головам и нашептал что-то понятное только им троим (ему и оленям) успокаивая и упрашивая не сбегать, а подать знак, если почуют опасность. За три дня и множество дней до этого он уже успел наладить с животными общий язык, общаясь попеременно на своем и на их языке. Сейчас времени творить заклинание не было, так что он понадеялся на эмпатию.
Кивнув друзьям и перекинув ремень с цитрой через плечо, чтобы инструмент остался за спиной и не помешал ненароком, Лугайд направился вперёд, держась футах в десяти перед оленями и внимательно оглядывая пространство перед собой. Хоть его взор и был невероятно остёр, но проклятый снег изрядно портил попытку разглядеть что-нибудь за туманным белым саваном. Это вызывало напряжение и предчувствие беды. А это в свою очередь заставило Лугайда начать едва слышно напевать себе под нос какой-то мотив, поглаживая свободной рукой волшебную цитру.