Понедельник 11 июня, после обеда
Покинув качалку, Салмач прикинул планы и оставил всё на среду. Раньше, чем он отчитается о произошедшем у «Атмосферы», нет смысла настораживать чехов. Да и Еврей отзвонится сам, если решит что-то отправить в урну отказным материалом. Дело спорилось, хотя и не обещало серьёзного навара. Выходит, на сегодня всё. Можно и отдохнуть.
С этим он и отправился к Лиле.
Наверное, стоило всё-таки расставить точки над кое-какими буквами. А вернее, даже не расставить, а скорее просто понять, что происходит. Что случилось в первый раз, Салмач знал со всей определённостью. Бартер. Обмен одной услуги на другую, обычное для раёна дела. Но вот второму и последующим разам он объяснений не подыскал. Как, впрочем, и тому, что девушка на этот самый второй раз попросту не развернула его.
Глубок омут, да мутен.
Поднявшись на этаж, Салмач притопил звонок.
Только Лиля покончила с «голодающим Поволжьем» и натянула шорты, как в дверь позвонили. Глянув в глазок, она исполнила короткий танец радости, какой обычно можно видеть в репертуаре каждого ребёнка 3+, и сразу же открыла гостю.
— Кирюша пришёл! — со всей своей непосредственностью констатировала девушка и обняла Салмача.
— Привет, — чтобы обнять девушку в ответ, Салмачу пришлось немного нагнуться. — Выпал свободный день. Думал, дай зайду, ещё немного на тебя полюбуюсь. Как ты?
Польщённая таким признанием, Лиля зарумянилась, не до конца понимая даже, что ей нравится больше: то, что Кирюше захотелось полюбоваться, или то, что он тратит на этой свой выходной. Пожалуй, всё вместе.
— Да что-то лишку я вчера коктейлей хватила, а Алка-Зельтцер решил предательски кончиться в самый неподходящий момент, — развела руками «пострадавшая». — Так что думаю спасаться зелёным чайком. Пить ужасно охота! Можем вместе почаёвничать, — предложила она с многозначительным взглядом.
Многозначительным, потому что такие вот Кирюшины «заглядывания на чай» всегда заканчивались в постели. Ну, как в постели. Если точнее, до сего дня это была ванна и кухонный стол — до спальни, как все нормальные люди, они с Кирюшей так и не добрались. Хотя кто сказал, что их можно назвать нормальными?
Ответом на многозначительный взгляд Лили был взгляд вполне однозначный.
— Наливай.
Потом Салмач стянул с себя ветровку, обувь и прошёл на кухню. Опрятно, чисто и тихо. У кого-то дом — это и в самом деле дом. А не просто ночлег, как у него.
— А что, сбылось моё пророческое пожелание, остаток смены прошёл тихо? — бросила через плечо Лиля.
— Да. Знаешь, повезло. Чеченцы и скины напротив «Атмосферы» чуть драку не устроили, а я просто вовремя появился, — улыбнулся Кирилл. — Вот они и не решились. Так бы может всю оставшуюся ночь там и провёл.
— Вот если бы у нас все милиционеры были как ты, то по улицам было бы нестрашно ходить одной.
Усадив Салмача на табурет возле окна, Лиля принялась хлопотать. И вскоре к чаю с бергамотом, томившемуся в чайнике из прозрачного стекла, присоединилась вазочка с венскими вафлями и песочным печеньем. От лукума с чабрецом осталась одна пустая коробочка, эх... «Негусто», — пошарив в шкафах, с грустью отметила про себя девушка. В её доме запросто могло не найтись пачки макарон про запас, но когда среди сладкого шаром покати — это уже нонсенс. Ну, потому что от макарон задница растёт как на дрожжах, а от сладкого тоже растёт, но оно хотя бы вкусное.
— А то бывает с работы идёшь, а в это время как раз всякая шпана с гулянок возвращается — так не по центральным улицам криповато до дома добираться. Иногда даже на этого можно наткнуться... — пробормотала Лиля, вспомнив про таинственного соглядатая. — Ой, Кирюш, а нет ли у вас специально обученного человека, кто может опознать по фотке, кто это такой? Повадился тут один... Я его уже несколько раз видела. Кругами ходит неподалёку, даже к нам в клуб пару раз наведывался — ну, мне так показалось — но никогда индивидуального шоу у меня не заказывал. Честно говоря, напрягает. А вдруг это маньяк, и это он только пока не приближается, потому что ещё не до конца придумал план, как меня замочить и в каком колодце спрятать?
Лиля передёрнула плечами.
— Или как у Фаулза. Читал «Коллекционера»? Ой, нет, лучше уж сразу пусть убивает, чем такое!
Девушка почти ничего не ела, зато перемежала болтовню жадными глотками, так что полуторалитровый чайник с одной заваркой очень быстро подходил к концу. Сушняк у Лили и правда был нестерпимый.
— Может, можно его как-то к стенке прижать и допросить, чего он за мной по пятам таскается?
Салмач глотнул чаю. Взгляд на ситуацию на первые несколько мгновений не установился точно, раскачиваясь от «мало ли что девушке почудилось» до «девушка-то с отнюдь не рядовой внешкой, доля правды может и быть».
— Специально обученный человек есть. Но надо писать заявление в дежурку или участковому. Так и так, преследует неизвестный, прошу заняться. Потом уже РОВД это спустит нам — и мне, в частности. Операм тоже передаст. Работаешь ты всё равно в людном месте. Если он даже и маньяк, то там он ничего сделать не решится. А на выходных я с тобой побуду.
«Прижать и допросить» же он встретил, качнув головой:
— На что ты надеешься, на честный ответ? Нет, он тебе его не даст. Но зато после этого он будет знать, что ты его заметила. И скрываться станет тщательнее и предусмотрительнее.
— Ой, а то я не знаю, что бюрократы мне ответят в вашей дежурке, — Лиля махнула рукой, мол, дело безнадёга. — «Вот когда убьёт, тогда и приходите, девушка. А сейчас не мешайте со своими выдумками занятым людям заниматься серьёзными вопросами». Вот у нас соседка сто раз к участковому ходила с заявлением. Муж у неё дерётся. Уж куда красочней вещдок, когда у тебя фингал под глазом. Так ничего и не добилась. Не работают у нас законы, Кирюш, — тут надо не по закону действовать, а как ты.
Лиля улыбнулась, намекая на нетрадиционные методы Салмача, благодаря которым они и познакомились.
— Лучше попробовать и ничего не добиться, чем не попробовать, — вздохнул Кирилл. — А соседке правильнее было не в милицию идти, а в травмпункт, снимать побои. И при отказе принимать заявление уже идти в УСБ. К тем, кто ловит нас за должностные преступления.
И когда он, Кирилл, закончил, слово взял Салмач:
— Столько с этими жёнами и их мужьями историй. Пока их бьют, жёны идут и пишут заявления. А на следующий день их мужики причешутся, надухарятся, сто одну розу купят, лишь бы их благоверная заяву забрала. Обещания, клятвы, «да я завтра завяжу». Ну дура верит и бежит отзывать. И потом всё повторяется. И снова, и снова, каждый раз одна и та же история. — Он приподнял голос, изображая заявительницу: — «Да он же только когда выпьет дерётся, а так человек неплохой! Трезвый вообще золото». Тьфу.
Салмач поставил кружку. Поставил, возможно, чуть шумнее, чем это следовало.
— Вызывают нас на эти драки, как будто мы не милиция, а их личная охрана. Знаешь, сколько стоит вызов экипажа милиции? С топливом, с временем, с работой ментов на месте? Три тысячи восемьсот рублей. Она вызывает нас каждый раз, и каждый раз город вот так на четыре куска и бреется. Один раз мы с Ниязом такого мужа скрутили, жена уже третий раз битая, говорим ей писать заявление. Она ни в какую. Я разозлился, сказал: «Тогда штраф за ложный вызов. Мы отсюда уедем или с заявой, или со штрафом. С пустыми руками — нет, уж как хотите!». В слёзы, но сдалась. А потом всё равно забрала заяву.
Он махнул рукой.
— Капитан Малюков, старый участковый по Ленинке был. Хороший. Недолго я с ним проработал — я пришёл, а он уже на пенсию уходил. К нему тоже такие жёны приходили. И он строго у каждой спрашивал: «В суд пойдёте? Вот прямо до конца, до талого, до упора? Чтобы он за побои сел? Если да, давайте заявление. Если нет — идите вон и нервы не мотайте». Сотни раз женщины так приходили. А в суд пошли как думаешь сколько? Двадцать-тридцать?
Салмач улыбнулся, давая Лиле время, чтобы угадать. И подвёл черту:
— Две.
Кирюша так раздухарился, как будто в обсуждаемой теме его затронуло что-то глубоко личное. Лиля даже чашку до рта не донесла, так и застыла с ней в руке — никогда раньше она не видела Салмача таким многословным и, как бы это выразить... захваченным потоком эмоций. Хотя нет, в схожем состоянии всё-таки видела, но там было другое.
— Наверное, они из-за денег терпят, — подумав, предположила девушка. — Как в пословице «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Мол, пускай лупит, лишь бы зарплату домой носил. Или это советское мировоззрение, — выдвинула она вторую версию. — Типа «Лучше уж плохой мужик, чем совсем никакого. А так кому я нужна, разведёнка и старая? Или разведёнка с ребёнком».
Вспомнилась мама. Хоть её ребёнок, уже порядком вырос и даже регулярно предпринимал попытки устроить ей личную жизнь, все усилия разбивались о несокрушимую стену «Инночка, мне же давно не восемнадцать». Ну и чего вот с ней делать?
— А ты правда все выходные тут будешь меня охранять? Оба?! Ух, оставайся!
— Все выходные едва ли. Возможно, буду уходить по каким-нибудь делам.
— Всё равно хорошо!
Лиля расплылась в блаженной улыбке чеширского кота и проворно перекочевала к Кириллу на колени — на ручках котам самое место. В её глазах заплясали искорки радости, но так же быстро та сменилась огорчением.
— Жалко только, что это последние выходные такие будут...
— А почему последние?
— Да у меня через пять дней аренда заканчивается, а продлять мне её вряд ли будут — и жить станет негде, — вздохнула девушка. — Хоть в клубной гримёрке селись... Ой, нет, уже через четыре! — встрепенулась она. — Пять — это вчера было. Блин.
— Ты же работаешь. Мне всегда казалось, что ты зарабатываешь и с зарплаты платишь аренду. На работе тоже проблемы что ли?
— Работа для искусства, а не ради заработка. Я зарплату маме отдаю, своя у неё копеечная. А аренду платит папа. Платил. Сейчас у него другие интересы появились, — нахмурилась Лиля.
— Небедный человек, надо думать. Если содержит и себя, и ещё может держать одну арендованную жилплощадь в другом месте. Что же за интересы? Бизнес?
— Бизнес, — кивнула девушка. — Нефтехимия. А интересы понятные: где большой бизнес, там новая любовь. И возникает она совершено внезапно и именно тогда, когда бизнес у тебя начинает идти в гору. Бескорыстная и светлая, ага.
Едко фыркнув, Лиля не глядя опрокинула чашку (причём, кажется, не свою) и нетерпеливо закачала ногой.
— Вот тебе сколько лет, Кирюш?
— Тридцать два. А ты к чему это?
— О, уже нормально так, — протянула девушка. — Ну а представь, что тебе на десять лет больше, и у тебя есть дочь и жена. И ты их обеих любил двадцать лет, а тут вдруг чик, — она покрутила пальцем у виска Кирилла, — чё-то в голове переключилось — и ты резко их разлюбил. И вообще думать забыл. Нормально это?
Салмач помолчал.
— Перестать любить дочь невозможно, наверное. Или... или мне просто представить нелегко. Это же дочь. На руках качал, шаги с ней первые делал, говорить учил, а тут так. По щелчку такие вещи не происходят.
— Вот и я про то. Стопудово это Анькины козни. Анька — это его секретутка, любовь новая, — на слове «любовь» Лиля пальцами обозначила кавычки. — Она сначала ему мозги прополоскала, чтобы он с мамой развёлся, а теперь за меня взялась. Устраняет конкурентов. Тут не надо быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять мотивы.
— Надо принимать какое-то решение. Или поговорить с отцом, чтобы продолжил давать денег, или перестать видеть в работе только лишь искусство. Что думаешь делать?
— Всё, — безапелляционно заявила Лиля. — Только надо с духом как-то собраться. Терпеть не могу такие стрёмные разборки... И с админшей нашей ещё поговорю. Ну там, график пересмотреть, в клубе перекантоваться. Маме лучше не надо. Она нервничать начнёт, ещё сама папе звонить станет... А Аньке такое только в радость, чтоб все унижались. Нет. Надо эту дрянь как-то обломать, чтоб её интриги против неё же и обернулись.
Побарабанив ногтями по столу, Лиля всё-таки снизошла до вафли.
— Мама и так начнёт нервничать, когда ты не принесёшь ей очередную зарплату. Поймёт же всё, — улыбнулся Кирилл. — И вовсе не потому, что ей нужны твои деньги. Деньги не приносит — значит, нужны самой. Нужны самой — значит, папа перестал помогать.
— Надо думать, в общем, — резюмировала девушка. — Погоди, а под неискусством ты подразумевал эскорт что ли, как у Катюхи?! — запоздало среагировала она. — Фу, Кирюша! Нет, ни за что. Это уже дно отчаяния. Не знаю, как она так может.
Про допуслуги клуба Лиля знала. Был в курсе и Салмач, и это Лиля знала тоже — сама Катя рассказала в красках про геройство её знакомого.
— Нет. Я про то, что брать деньги за свою работу и обеспечивать им уже свой быт, а не мамин. Ты ведь, получается, всё равно получала деньги, просто отдавала их.
Он посмотрел на неё, склонив голову:
— Ладно, что ж. И долгосрочные, и краткосрочные решения есть. Поговорить с отцом, жить в гримёрке, тратить зарплату теперь на себя. Но если отец отвернулся от тебя окончательно, то за пять дней ты не успеешь заработать на аренду. Даже работая по двенадцать часов ежедневно. Поэтому... Если у тебя совсем по всем фронтам будут вилы, приезжай ко мне, — Салмач положил руку ей на бедро. И задумчиво, как-то даже рассеянно провёл ладонью к краю шорт и обратно. — Голову над водой держать сможешь, утонуть не дам. С голоду не умрёшь. Только без травы давай, хорошо? И без налепливания волос на стены ванной.
Пальцы, всё это время то и дело перебиравшие тёмные, коротко стриженные волосы, бросили свою игру и замерли. Лиля слушала и удивлялась, и восхищалась, и чуть не прыгала от ликованья — всё это разом. Удивлялась она Кирюшиному благородству, восхищалась его надёжностью и ответственностью, ну а неуёмная радость — конечно, оттого, что Кирюша вчера всё-таки про неё говорил. Иначе сделал бы он такое предложение, будь у него кто-то?
— Какой ты хороший, — мечтательно проговорила девушка, чутко прислушиваясь, как крадущаяся по бедру рука отзывается в теле желанием. — Хочу тебя прямо сейчас.
Да уж, терпеть долго Лиля не умела.
— А волосы зачем на стенку навешивать, Шуманит же можно залить, — хихикнула хулиганка, забираясь Кириллу под футболку.
Камнем преткновения оставалась трава. Тут всё понятно: Кирюша при погонах, и нельзя ему с таким светиться, могут и с работы погнать, а то и вовсе срок дать за хранение. Но не такая уж большая потеря эта трава, подумала Лиля, можно и на работе косячком побаловаться, если приспичит.
— Какой уж есть.
«Какие же у тебя руки холодные, ужас».
— Какой есть.
Он стянул футболку и усадил девушку лицом к себе. Затем убрал ей за ухо прядь волос, коснулся губами мочки уха и пошёл ниже. Шея. Ключица. Ключичная впадина. Медленно, последовательно, в чём-то даже идея наперекор себе. Удерживая ту неведомую силу, что наращивало растущее нетерпение. «Я хочу тебя», — произносит женщина, и время мгновенно меняет ход. Его отрезок между произнесением и самим соитием резко обессмысливается. Эта тщета оглушает — тело требует не мешкать. Прорвись! Преодолей! Возьми! Быстрее! Никаких возражений!
Будучи помоложе, Кирилл так и поступал. Куда-то торопился, зачем-то спешил и... И заканчивал за считанные минуты. К счастью, опыт и время открыли о самом себе новые вещи. Кириллу нравилось изводить себя ожиданием. Намеренно откладывать. Самозабвенно затягивать ласки, зная, что ничто не помешает, и никто не остановит.
Кроме отребья с раёна, способного присесть ему на хвост. А затем вынести ломом и кувалдой дверь за несколько минут.
Он чуть похолодел. Пожалел, что пришел без оружия, но здесь и сейчас попросту плюнул на это. Посадил Инну на стол перед собой — звякнула за её спиной упавшая чайная ложка — и, не разрывая ласок, спустил с девушки шорты.
— Опять стол, — рассмеялась Лиля, обхватив Кирилла за шею, чтобы не потерять равновесия.
В прошлый раз тоже была кухня и стол, и что-то из мешающейся посуды... Кажется, чашка с надписью «Good morning». Да плевать. Где, когда, при каких обстоятельствах — это всё имеет значение в глупых женских романах. А ей важно только одно — с кем. Хоть прямо здесь, на полу, спонтанно, хаотично, страстно! Главное вдыхать его горьковатый запах с терпко-древесными нотками и наслаждаться тем, как дурманится от него сознание.
Кирюша был подобен спящему вулкану. Спокойному, но таящему в своих недрах огромную опасность — кто знает, в какой момент он решит пробудиться? Внешне собранный и хладнокровный на людях, наедине он преображался совершенно. И эта бешеная энергетика манила и завораживала Лилю, заражала и притягивала словно магнитом.
С Кирюшей было ощущение, будто ходишь по лезвию. Одним уверенным движением, одним прикосновением щетинистой щеки к тонкой, чувствительной коже он заставлял подойти к краю пропасти и, затаив дыхание, замереть в последний миг перед прыжком. И она знала, что прыгнет, и эта острая адренало-эндорфинная химия распаляла её ещё больше, не теряя прелести предвкушения.
Опять, как в первый раз, сладко заныло внизу живота — и мягкие ладони, вспорхнув с плеч, легко побежали по обнажённой мужской груди ниже и ниже, заскреблись коготками о грубую джинсовую ткань. Лиля расправлялась с пуговицей. Ей не терпелось. Ей хотелось всё сразу и сию секунду. Принимать сполна и отдавать, отдаваться без остатка. Выгнув шею для поцелуев, девушка подалась вперёд, ощущая как под футболкой стремительно наливаются приятным напряжением вершинки груди. К чёрту футболку. К чёрту вообще все лишние тряпки-препятствия!
Да, Инна справилась с пуговицей. Неожиданно быстро, с поразительной сноровкой, которой Кирилл явно не ждал и готов не был. Нетерпение девушки перекинулось на него, как пожар после шального поветрия. Железобетонная плотина воли дала течь. Потом ещё одну, ещё, затем пошла трещиной снизу вверх и вскоре обрушилась, разнося грохот далёким эхом. Нырнувшую в джинсы кисть Кирилл перехватил и задержал у паха на секунды. Нет, не на секунды — на мгновения. На считанные мгновения, достаточные, чтобы обратить в желание всё его существо.
Поцеловав подставленную шею, Кирилл не сдержался и даже чуть-чуть укусил её. Легонько, хотя по жизни редко разменивался на полумеры. Порывисто, хотя не был склонен к порывам. Играя, несмотря на... Плевать. Здесь и сейчас можно. Всё можно. Это и возбуждало даже само по себе, в отрыве от остального. Оно, ощущение сокровенного и непроницаемого. Тайна. Возможность быть искренним вкупе с пониманием — ничто не выйдет за закрытые двери. Ничто и никогда.
Не просто «здесь и сейчас» можно. Здесь, сейчас и с ней можно.
Оставшегося терпения Кирилла едва хватило, чтобы освободить Инну от оставшегося тряпья. Чувствуя, что его вот-вот разорвет, он подмял девушку под себя…
***
С Кирюшей всегда классно. С ним можно заняться любовью где угодно и когда приспичило. Сидя на кухне, пить чай и вдруг очутиться посреди хаотичного пейзажа со смятой и разбросанной по полу одеждой. Откинуться навзничь на столешницу, холодящую кожу своей полированной безупречностью, попутно что-то уронив и даже не заметив этого. «Обнять» его бёдрами, закинуть ноги на спину, притянув ещё ближе, и замереть в сладко-томительном ожидании от того, что его тело, разгорячённое, экстатически напряжённое, буквально наэлектризованное желанием, так маняще близко, и от его запаха сами собой приоткрываются губы и взгляд застилает темнотой. Они всё говорят за Лилю сполна и даже больше — знаки, которые невозможно не заметить и не понять.
А потом захлёбываться сбивчивым смехом, перемешанным со стонами, и скользить пальцами по влажной коже, чуть прикагчивая от рвущегося наружу удовольствия. И нежиться от накатывающих волн — тёплых, расслабляющих и будто вливающих энергию одновременно — бегущих от эпицентра внизу живота и дальше, дальше гудящим потоком по каждой клеточке... И целовать. Конечно, целовать, много, с упоением.
С Кирюшей свободно и всегда чуточку сумасбродно, даже безумно. Такой уж у него темперамент, и Лиле это чертовски нравится.
— Интересно, мы когда-нибудь доберёмся до спальни, как нормальные люди? — задаётся она риторическим вопросом, который бродил в голове в начале этой встречи, и улыбается.
Улыбается всему. И Кирюше. И своей мысли. И чашке, что держит в руках, с остывшим уже чаем. И виду из окна, который сейчас созерцает, забравшись с ногами на подоконник. И, может быть, соседям, которым сегодня повезёт стать невольными зрителями этого спонтанного ню-этюда. Чай обнажённой и в приятной компании — чем не прекрасное начало дня?
— Не переживай, у меня дома кроме тахты вообще никакой мебели, — отвечает Кирилл.
— Как многообещающе, — хмыкает Лиля.
Она, конечно, не верит Кирюшиной шутке, но идея эта её богатому воображению ужасно нравится.