─────────────────────
На коротком перекуре они вышли из бобика в духоту ночи. Стояла тишина. Единственное, что ее нарушало — это шорох по асфальту подхваченной ветерком газеты. Байкал взялся протирать уже успевшие запылиться фары и ветровуху, а Салмач сунул в зубы притушенную на середине гильзу "Беломорканала". Пачка опустела. Крайняя. Смену сегодняшнюю придется доживать без курева. Салмач пошарил взглядом в поисках урны и, не найдя, скомкал пачку в кармане.
Вечер выдался относительно спокойным. Начавшийся с дежурного салмачевского: "На обед заработаем, Нияз?", он так и не прервался срочными вызовами, летучками в отделе, стрельбой и всякими прочими форс-мажорами. Салмач и Байкал зарабатывали на обед. По маршрутам патрулирования и на постах с парковкой чаще всего всё было в порядке. Но стоило чуть отклониться, как на обочинах и стоянках начинался дикий хаос и раздрай. Штраф же за все это составлял полтора косаря. Салмач впаивал за это в три раза меньше — по пятьсот, но не оформлял. Это и был его с Ниязом обед. Впрочем, не только их, но и дежурного инспектора. Чтобы его не так интересовали отклонения экипажей от маршрутов.
Заниматься этим можно было дни напролет, и ничего предосудительного в таком приработке он не видел. С одной стороны, милиционер сытый и не парится с документами и бюрократией. С другой стороны, гражданин понимает, где нарушил, как нарушил, и что легко отделался, тоже понимает: пятьсот рублей за такой косяк — это еще по-божески. С третьей же стороны, он свое нарушение тут же бросается исправлять, то есть, закон и порядок в сущности-то защищены. Единственное, что остается в проигрыше — это городская казна. Но казне Салмач со спокойной совестью показывал хер. Можно сказать, замыкал круг жизни. Возвращал родному государству то, что оно в свое время показывало ему под Грозным, Первомайским и Чечен-Аулом.
Чиркнул спичкой. Прикрыл ладонью крошечное трепетное пламя и поднес его к кончику гильзы. Ночь. Ветер усиливается. В такие часы важно не дать огоньку потухнуть до первой затяжки. До того, как коснется легких пряный с горчинкой дым... А хорошая все-таки ночь.
Была. Пока не завибрировал мобильник:
у атмосферы, 4 бритых и чеха, агрессивные— Сержант, седлай бобик, я за руль, — Салмач в одну могучую затяжку добил остаток гильзы и щелчком отправил фильтр прочь. — Ничо не докладывай!
Ни сирену, ни стробоскопы он включать не стал. Вызов неофициальный, не стоило таким злоупотреблять. Да и при явной спешке можно не успеть рассказать Ниязу, что случилось, и куда они подорвались. "Атмосфера". Чехи да скины, как обычно. Немного. Да брат смс скинул, должно быть там щас. Какой концерт? Ааа. Кто играет-то?..
Больше они не обмолвились ни словом. Дело дрянь. Там, где паркуют сраки разом и кавказцы, и нацики, тишины не бывает. А вот что бывает, так это аресты. Аресты, за которые злопамятный раён тут же обрывает линию подогрева. Надо хотя бы попытаться развести этих типов полюбовно.
* * *
На парковке яблоку негде упасть. Салмач врубил стробоскоп и встал в проезде между рядами. Ярко-синий переливающийся свет выхватил круг пространства поблизости.
— Без пушек работаем, — сказал он Байкалу. — Людей много вокруг. Можно цепануть ненароком кого. Бери на себя скинов, я чехами займусь.
Салмач захлопнул дверь бобика, поправил пояс и взял курс. Четкий и прямой, словно оставившая шлюз торпеда.
— Старший прапорщик Салмачев, патрульно-постовая служба, — он бросил руку к виску и, оглядев чехов, скрестил руки на груди. По-хорошему, неплохо было бы ободрать этих горцев как липку за такую тонировку. Но сейчас здесь много лишних. Не выйдет. — Как отдыхается, молодые люди?
Подвернутые и засученные до локтей рукава форменной рубашки. Тщательно выскобленные виски и затылок. Шрамированные и поросшие вокруг шрамов жестким волосом руки. Цепкий испытующий взгляд. Мастером невербального общения Салмач никогда не был, но все же имел в арсенале парочку простых сигналов. Сигналов, освоенных в совершенстве.
И одним из них был "я здесь не потерплю говна".