Ответом Кешиару был долгий взгляд с лукавой улыбкой, не сулившей ничего хорошего. Одно из преимуществ тёмных эльфов — развитые органы чувств, к числу которых относятся и острый слух, и зрение. И хоть последнее сейчас подводило, вынуждая Эльшабет ронять слёзы (какой позор!), болезненно щурясь и прикрываясь ладонью, сцена с воспитанием раба не укрылась от глаз жрицы.
Женщина не вмешивалась, какое-то время оставаясь безучастным свидетелем. Наблюдателем со стороны. Не потому, что ей было безразлично или нечего сказать — о, напротив, гранатовые глаза следили очень внимательно. Именно в такие моменты, моменты вспышек неконтролируемых эмоций — злости, ярости, гнева, досады, алчности, чувства попранной гордыни — раскрывается истинная природа разумных существ, их сущность, не прикрытая масками благонадёжности и лести, настоящие мотивы и желания. Достаточно лишь уметь читать эти знаки. И Эльшабет молчала, запоминая каждое сказанное слово, подмечая каждый жест. Какого предела способен достичь каждый из твоего ближайшего окружения — отнюдь не лишнее знание.
Не внезапно проснувшееся чувство сострадания к невольнику руководило поступком Маленькой Госпожи, как можно было подумать поначалу и как, вероятно, это выглядело в глазах человеческой части их отряда. Практичность — вот что поощряла Ллос в своих детях. Черта, десятилетиями культивируемая в каждом дроу на протяжении всего этапа взросления. По-хорошему Кешиар заслуживал пощёчины, а Ву — плети, и многие жрицы, та же сестра Этайя, на месте Эльшабет уже бы всласть наслаждались корчами провинившегося и демонстрацией собственной власти. Большинство служительниц Паучьей Королевы с лёгкостью пускали в ход её символ. Но Маленькая Госпожа не была бы собой, не просчитывай она на несколько шагов вперёд. Позволить эмоциям взять верх — чересчур высокая цена за проступок в текущих условиях. От публичного наказания Кешиара на глазах раба пострадает авторитет тёмных эльфов, а наёмник под действием змеиного яда потеряет способность самостоятельно передвигаться. Обременять отряд ещё одним недееспособным членом? Слишком неблагоразумно.
— Полагаю, тебе бы и в голову не пришло умышленно порвать платье своей госпожи? — холодно поинтересовалась жрица у дроу. — Или выбросить его, пусть даже нелюбимое и надоевшее ей.
Она перевела взгляд на Ву и продолжила:
— Но, тем не менее, вы оба считаете себя вправе распоряжаться моей вещью и даже портить её.
Метафора была очевидна: тем самым платьем, не слишком нарядным и поизносившимся, был Фалько, но только Эльшабет будет решать, когда его выбросить и заказать новое. А лучше перешить.
Снова взгляд на Кешиара.
— Очевидно, полуденное солнце выжгло тебе остатки разума, оставив одну лишь дерзость. Но на первый раз я буду снисходительна к твоему… недомоганию.
По тону жрицы было понятно, что первый раз является последним же, и больше такой удачи на долю дроу уже не выпадет. У Эльшабет была отменная память.
— Славный мальчик. Ты хорошо пообедал?
Потрепав ящера по загривку (окровавленная морда с раздвоенным языком тут же счастливо уткнулась хозяйке в бедро), Маленькая Госпожа направилась к Бурлину. Беглый осмотр — и стало ясно, что ранения ещё серьёзней, чем предполагалось. Даже удивительно, как он ещё держится на ногах. Упрямство или отчаянное желание жить? Жрица раздосадованно поморщилась. Ещё одним поводом для недовольства больше: сначала остаткам иблисских недобитков удалось избежать уготованной им участи, теперь это…
Но она медлила, не спешила браться за висящий на поясе ритуальный кинжал для жертвоприношений. Придирчиво разглядывала воина, дотрагивалась до ран, взяв за подбородок, поворачивала голову из стороны в сторону… Бурлину был знаком этот взгляд. Так смотрят, оценивая и взвешивая все «за» и «против». И в эти стремительно убегающие секунды Эльшабет решала, стоит ли одна жизнь риска целого отряда. Две жизни. Вскоре и Тебрин подвергся аналогичной процедуре.
— Вашу судьбу решит богиня, — наконец вынесла вердикт жрица. — Если ты, — взгляд на Бурлина, — доживёшь до полуночной молитвы, значит, Ллос хочет, чтобы ты и дальше прославлял её своими победами. Тогда я исполню её волю и залечу раны.
Настала очередь Фалько. Как ни уязвляло это холёное дровийское самолюбие, но пришлось признать, что сейчас выживание во многом зависело от презренного человека с ошейником невольника. Можно бесконечно долго кичиться своим происхождением, но какой в этом толк на враждебной территории Поверхности, с превосходящими по числу силами противника? И это невыносимо палящее, бьющее по глазам солнце… Эльшабет была горда, но не безрассудна. Она прекрасно осознавала: если гордыня может ударить по тебе бумерангом, не стоит давать ей права голоса.
На Поверхности человеческий раб был в своей родной стихии — кто знает, что он способен выкинуть и какие сюрпризы преподнести своим пленителям? А раб, затаивший обиду, опасней вдвойне. И хоть сейчас обидчиком Фалько выступал не кто-либо из дроу, а его соплеменник, оставлять у себя за спиной потенциального врага не входило в расчёты Эльшабет. Логичнее использовать таланты Фалько. Всё же взять его в поход оказалось стратегически верным решением, неисповедимы пути Прядущей Паутину…
— Поднимайся, — сказала жрица, приблизившись к поверженному наземь. — Теперь никто не посмеет применять к тебе телесные наказания, кроме меня.
Последняя фраза была произнесена во всеуслышанье.
— Ты умеешь выживать в дикой природе, знаешь лесные растения и ориентируешься по сторонам света на Поверхности, — продолжала Эльшабет. — Поведёшь нас теми тропами, где не пройдёт крупное войско.
Эльшабет понимала, что вскоре на место бойни подоспеет подкрепление, с большой долей вероятности — многочисленнее прежнего. Промедление грозило смертью — нужно оторваться от преследования. И, конечно, искать путь домой.
— Нам нужно найти вход в Подземье. Поедешь с господином Кешиаром.
Возвысив голос, жрица озвучила распоряжение для остальных:
— Все, кто ранен, едут верхом, дабы не задерживать отряд. В седло по двое.
И хоть сама жрица не нуждалась в скакуне, да и к столь громоздким и, по её мнению, несуразным животным относилась скептически, всё же приняла участие в усмирении одного такого.
— Подчинись, — приказала она мысленно, дотронувшись до конского крупа.