Роджер Моран ненавидел женские слезы. Он был твёрдо убежден в их манипулятивной природе, в каковом убеждении его немало укрепила бывшая жена, пускавшая это оружие в ход часто и охотно. Поэтому когда на глазах странной девицы появились слезы, первым порывом детектива было привычно оборвать эту неуместную драму и вернуться к более приятным занятиям. Роджер уже открыл было рот, чтобы поставить дамочку на место (по его опыту, грубость в таких случаях является наиболее действенным средством), и... И понял, что язык прилип к гортани. Девушка, казалось, воплощала собой беззащитность и потерянность. Морану внезапно стало невыносимо стыдно, и за свой поношенный костюм, и за эту дешёвую забегаловку с заляпанными пивом столами и неистребимым запахом неудачи, и вообще за всю мерзость и запустение этого района, куда это несчастное создание было вынуждено прийти. Запах её духов щекотал ноздри, мешая мыслить ясно. Окружающие звуки куда-то исчезли, осталось только её дыхание и тихие всхлипывания. Роджеру мучительно захотелось обнять девушку, прижать к себе, пообещать защитить от всех ужасов мира, и, что было совсем уж для него несвойственно, сдержать обещание. Потянувшись, он чуть коснулся её плеча и тут же отдернул руку, словно обжегшись. Моран ощущал себя страдающим от первой любви школьником. Одной рукой он делал отчаянные знаки, подзывая бармена, второй сначала нервно поправил сбившийся набок узел галстука, потом вцепился в край стойки, как утопающий в спасательный круг.
-Мисс... Мисс, прошу Вас... Всё хорошо, прошу, успокойтесь, я... Я, конечно же сделаю всё, что в моих... Шейн, да принеси ты уже чертов стакан воды! О, простите, мисс, может Вы хотите виски, или бренди, только скажите... Прошу Вас, не плачьте... Что с Вами случилось? Чем я могу помочь?..