Ангст,
— За ним нахуй!
Ты ломишь прочь по оставшемуся проходу. Сугубо на свои страх и риск — ни Даст, ни его звеньевые сейчас почти ничего не контролируют. Большая часть людей занята оцеплением, и пока до них дойдут приказы, пока эти приказы будут поняты, то да сё, тебе уже могут отпилить голову. Добегаешь до угла ограды рынка и на рывке заходишь за нее. Вслед не стреляют. Позади топот и окрики. Погоня. Стрелок на башне уже сводит мушку с перекрестьем оптики.
Навстречу тебе выбегают несколько штурмовиков. Рейдеров, облаченных как раз под нужды охраны зоны карантина. Ты видишь большие щиты — сколотых из дерева или грубо сваренных из листового железа — и рогатины. Они сокращают с тобой дистанцию, прежде чем ты успеваешь что-то обдумать. Первая рогатина перехватывает тебе ногу в бедре. Надламывает в сгибе, валя тебя на рыхлую землю. Вторая поперек прибивает шею. Третья — руку в перчатке. А там уже догоняют и преследователи.
Кто-то обрушивает тебе башмак на череп. Обрушивает с такой силой, что ты чувствуешь, как волнуется, расходясь волнами, вихрь.
Даст, в дверь стучат кулаком — стучат с такой силой, что подрагивают стены. Но не входят.
— Шкипер! — ты узнаешь Перепела. — Взяли лысого! Ты че-то говорил, типа под замок, а куда под замок-то?
Беркут, Крюгер.
Вы оба оказываетесь у ворот в одно и то же время. Ты, Беркут, чуть раньше, так как подъезжаешь на машине — рычание двигла разносится по улицам, покрышки взметают черную взвесь. Тебя, Крюгер, сопровождает Патрон. Ворота заперты. У ворот часовые. Отдал ли им кто-то приказ запереть ворота заблаговременно, вы не знаете. Так как когда вы выходили, они были открыты и открыты свободно. Крюгер, у тебя есть основания думать, что это не связано с тобой. С Дастом вы разошлись на мирной ноте, и он должен был погасить шухер в своем хирде. Значит, что-то еще.
— Старшого жди, кардан! — Беркут, ворота тебе все же не открывают. — У нас прорыв в карантине. Там мозгач больной где-то бегает. Щас выбежит и перезаражает всех нахуй.
Ворота не сплошные — жестяная обрешетка, где качественная доапокалиптическая, а где и просто из сваренных крест-накрест арматурных прутов. Так или иначе, они позволяют просматривать происходящее внутри. И вы оба можете видеть, как из-за периметра рынка рейдеры выволакивают лысого парня со следами кровоподтеков на лице. Беркут, ты узнаешь в нем Ангста.
— Так. Давай открывай, — берет слово Патрон и показывает на тебя, Крюгер: — Этот со мной.
У Патрона теперь власть второго человека после Даста. Рейдеры спешно снимают засовы и запоры с ворот. Пока это происходит, он поворачивается к тебе, Беркут:
— О, и ты тут. Нужен как раз. У тебя щас че за дело?
Ты объясняешь в общих чертах.
— А-а-а... Ладно, доделывай эту хуйню, а потом сразу на тачке двигай к лобняку культа Души. Там, где бойня стряслась. Там туш дохуя, надо будет вывезти. Даст добро дал, если че. Бак полный залей.
Сирокко, Полночь.
Вы оба приходите в себя... Сначала кажется, что неизвестно где. Но чуть позже обстановка и запахи — отдающая железом кровь и медикаментозная горечь — сводят умозаключения к дому ангелов. Полночь, ты на операционном столе. Под тобой почерневшая лужа. Стол трещиноват, и эти трещинки особенно черны от крови. От твоей крови. Торс при попытке двигаться не отзывается болью, а вот бедро жгуче простреливает сверху вниз. Танцы придется отложить на ближайшее время.
Сирокко, ты на кровати Кая. В голове шумит. Порывы мирового вихря бьются откуда-то извне о стенки твоего сознания, вяло тревожа его — как слабый ветер, играющий с флюгером, но не поворачивающий его на полный оборот. Ты жив. Ты не знаешь, как здесь оказался, что сейчас с культом, и почему здесь рядом с тобой Полночь. Есть ощущение, будто многое поменялось. Это ощущение до тебя донес вихрь. Находясь без сознания, ты многое узрел и услышал. Вопль Мамы "ЗАЧЕМ?", запущенная прямиком из сердца культа мощная воронка, и смутный образ Ангста. Ангста, вобравшего и развеявшего всю эту бесконтрольную силу.
За дверью раздается шум двигателя. Автомобиль. Если все спокойно и под контролем, автомобиль здесь может быть только один. Беркута.
Колин, в текущих условиях мысли об одноразовой защите можешь отбросить сразу. У тебя мастерская, а не промышленное производство. Нет добычи сырья, нет его переработки. То есть, нет ничего того, что дало бы тебе возможность просто брать и сжигать изделия. Твои ресурсы слишком скудны, чтобы ими вот так разбрасываться. Если предположить, что у тебя на свалке есть какое-то количество полиэтилена, пластика, ткани, марли или иных материалов, то если все это после разового использования сжечь, рано или поздно оно будет исчерпано. И взять новое станет неоткуда.
Что касается многоразовой защиты — ты можешь построить омывающую камеру. Сейчас такого нет. И работающие в карантине наверняка выносят болячку, так как не ведется даже простейшее обеззараживание костюмов. Изолировать какое-либо место и подвести туда воду — вполне осуществимый вариант. Особенно если учесть, что под это дело годится и техническая вода, а колодцы в Вормвуде под нее уже отрыты. Однако тебе понадобится средство доставки воды от колодца к омывающей камере — насос. Ручной или же генераторный, причем генераторный потребует еще и горючего. Убить на эту стройку придется не меньше недели, да и не факт, что результат себя оправдает. Так как тебе неизвестно, какими именно путями зараза распространилась по городу.
За этими мыслями тебя застает Патрон. Он входит в твою мастерскую, вместе со спутником, который явно не из местных. Спутник этот облачен в экзоскелет и вооружен так, будто его известили о начале Рангарека со следующим восходом светила.
— Крюгер, это Колин, наш болтокрут. Колин, это Крюгер. — представляет вас друг другу Патрон. — Он к нам издалека. Говорит, что пришел за услугами по твоей части. Обслужи, возьми плату. Все как обычно. А я пошел.
Он выходит прочь.
Душа, в общинном доме какое-то время после ухода Крюгера висит молчание. Какой еще путь? Какой еще дом? Какая еще вода? Заговорить кто-либо первым не решается. И потому первое, что развеивает тишину, вовсе не относится к текущему делу:
— Не успели.
Бродяга смотрит на тело брата. Уже пришедший в себя, он сокрушен — хочется молчать, но горечь рвет с языка слова. "Не успели. Не успели". Рано или поздно не успели бы. Наркоман, если хочет сберечь свою жизнь, должен обманывать смерть постоянно. Смерти же достаточно подловить наркомана на ошибке единожды.
— Всегда же успевали... А тут не успели, — Бродяга окидывает культ рассеянным взглядом. — Как... как так вышло?
— Снаружи стрельба началась, — отвечает Мора. — Мы и сбежали.
Мрак смотрит на нее, незаметно качает головой, а затем берет слово:
— Вихрь забрал у нас Бродягу. Ты же слышал пророчество.
— Да это ж передоз, — возражает Кинжал. — Причем тут вообще пророчество?
— Если ты сомневаешься в словах Души, нам с тобой не по одной дороге.
— Тебе со многими не по одной дороге. Но как-то же ты живешь.
Бродягу ответ о пророчестве тоже не очень устраивают:
— Мы просто не успели. Душа, я не знаю, было ли пророчество или нет на самом деле, но... Если не было, не надо этой смерти красивых оберток. Дым есть Дым. Держался, пока огонь горел. Потом растаял.
Все встречают это без слов.
— Никуда я не пойду, Душа, — продолжает Бродяга. Ты слушаешь вихрь и не можешь понять, чем это вызвано — действительным нежеланием, или же Бродяга лишь разбит горем. — Здесь у меня работа есть и хлеб. Я ж с плантаций. Карантин на мне не сказался.
— О себе думаешь, — бросает Мрак. — А Ферзю что было бы делать, окажись он жив? А Ветру с Громом?
— Внимать пророчествам.
Хитрец крякает — то ли кашель, то ли смешок. Мрак против Бродяги и Кинжала явно в меньшинстве. И Хитрец, улучив этот момент, подхватывает волну:
— Мы тогда тоже остаемся. Тощий, Вера, я — у нас тут так-то торговля идет. Бросать все, идти непойми куда, лишаться дела... Я, Душа, конечно, пойду с тобой. Если там, на новом месте кто-то покупает дурь. Игра, может, и будет стоить свеч. Но просто так смысла никакого.
— Крюгер еще сказал, мол, "как только под ногами закончится суша", — подхватывает Тощий. — Значит, где-то надо будет идти водой. Вот он дойдет до воды, бросит нас на берегу и оставит с голыми жопами. Или не с голыми жопами, но уж точно без своей защиты. Что одно и то же, если пораскинуть.
— Да и даже если ты поедешь, — нерешительно вставляет Вера. — Кому-то все равно придется остаться здесь, чтобы ничего не развалилось.
— Да. Кому-то придется.
Призрак бросает на Веру взгляд и задумчиво скребет в затылке. Но ничего не говорит.
— И я не пойду, — Чиз жалко улыбается. — Межнина полна всяких опасностей, а мы не воины. Я слышал, что людоеды даже в бои не вступают. Они просто стрельнут в кого издали, а потом ждут, когда его бросят или похоронят. Чтобы потом отрыть и сожрать. Или что когда воины видят погоню людоедов, кому-то специально сухожилия на ногах подрезают и бросают. Как откуп.
— А я про эйнхерий слышал! — подхватывает Малыш. — Что они все как один хотят в бою умереть. Если Несущий Смерть действительно великий воин, они, может, и за честь почтут или убить его, или от его руки пасть. Тогда кого-то из нас точно покалечат и убьют. Может быть, и не спецом, но когда пальба начнется. Шальняком.
— Трусы, — усмехается Мрак. — Кинжал, может скинемся им по яйцу? Хотя бы одно у каждого должно же быть.
— Они и вдвоем одно моё не поднимут, — отвечает тот.
Мрак усмехается.
— Вы вот тут все правильные вещи говорите, — начинает Братан. — О работе, о еде, о делах, об опасностях, а я все жду, когда вы к главному перейдете. И не дождусь никак, похоже. Ладно. Тогда это я сделаю. Что с Сирокко?
Он обводит Мрака и Кинжала взглядом:
— Я, может, тоже трус. Когда стрельба началась, поджал хвост и сбежал. Очканул, да. Есть такое. Но раз я очканул, то значит, что у меня обязаловка перед теми, кто не очкует. Если Сирокко умирает — его надо спасать. Если он не умирает, и его кто-то спас — надо с этим кем-то расплатиться.
— Сирокко сам вызвался и сам намотался, — Кинжал сводит брови к переносице. — Никто его об этом не просил.
— И что?
— Что "что", еб твою мать? Он этим обрек и себя, и нас. Если бы стрелять не начал, глядишь, мы и Дыма откачать успели.
— Если бы у бабушки была елда, — встревает Драк. — Кинжал, че ты там блеешь? "Сам", "не сам", "это все он", "он начал" — выключай уже ребенка нахуй! Проблему решать надо. Может, жопу Сирокко уже псы глодают, а ты тут себе левое ебало рисуешь.
Взгляд Винтер мечется с Братана и Драка на Кинжала и обратно. Ты в общих чертах понимаешь, что происходит в ее голове. На повестке дня важный вопрос — оставлять город или нет. И от ответа на него зависит, окажутся ли радость и Братан по одну сторону баррикад. Винтер не решается явно выбирать сторону. Выбор между радостью и Братаном уже случался в ее жизни, всегда был особенно болезнен, но теперь... Теперь, похоже, подступает момент, когда его придется сделать раз и навсегда.
Братан читается как открытая книга. Такой человек — он вообще не про Межнину. Излишне искренний, излишне прямодушный, подставляющий плечо там, где вполне мог бы бросить и кинуть без потерь для себя. Он не ловит момент, как Хитрец. Не вторит тем, кого считает сильными, как Чиз и Малыш. Не возводит идолов, как Мрак. Он просто определяет вектор и следует ему. И сейчас Братан или соберет Сирокко по частям (если это понадобится), или не успокоится, пока не увидит его труп и не убедится, что помочь вообще никак нельзя.
Именно здесь для Винтер и перелом.
— Да, — тихо произносит она. — Даже если мы и решим уйти, Сирокко бросать... Ну не делается же так.
И неслышно перемещается Братану за спину. Перемещается, сказав ему нужное без слов. Мягка и сдержанна. В отличии от Братана, она не ставит условий, но скорее просит.
— А я вот наоборот, с тобой, Душа, — изрекает Пуля. — Заебал меня этот гнидник и не меня одну. Умирать скоро, так хоть на Межнину посмотрим, правильно?