— Такой, который запросто начинает пальбу ни с того ни с сего посреди улицы, у тебя точно один, — фыркает Ингрид. — Крюгер. Псих ненормальный.
Ворошить прошлое в подробностях сейчас не хочется, как и дальше портить настроение отцу — нужно работать — и Ингрид спешно переводит тему, несмотря на любопытствующие расспросы Беркута. Глазами обозначает: «Не сейчас».
Они начинают с Сирокко — безжалостная врачебная логика: в приоритете тот, кто без сознания. Полночь держится молодцом и терпеливо ждёт своей очереди, хоть Ингрид и уверена, что её мучает боль. Но вколоть опиат заранее — риск. Ангел не сможет разорваться на два фронта и контролировать состояние подруги. Рассчитаешь дозу неверно — и высок шанс столкнуться с обоюдонеприятными последствиями. Вколешь мало — болевой шок, что при обильной кровопотере критично усугубит картину. Переборщишь — угнетение дыхания. В их с отцом доме даже весов нет, что уж говорить о системе искусственной вентиляции лёгких. Боги, как же не хватает лазарета…
Ингрид спрыгивает со стула, словно спущенная с тетивы стрела, как только отец заканчивает обрабатывать ей раны. Молча кивает, когда тот уходит проветриться. Она всё видит по поникшим плечам и мелко трясущимся ладоням. Знает, что всякий раз, когда просит о помощи, это испытание, закручивающее в его душе ураганный вихрь былого. Ингрид совестно и горько оттого, что мучает самого близкого человека, но ей больше не к кому обратиться — они с отцом единственные Ангелы на всё поселение — и она вынуждена делать это снова и снова.
— Я начну с небольшой дозы, — говорит девушка подруге, натягивая пару запасных перчаток. — Ты будешь спать и ничего не почувствуешь.
Единственная польза, которую приносит экономика Вормвуда, — наркостабы. Их производят из опийного мака; лучшего анальгетика и не найти, ведь соответствующие рецепторы есть по всему человеческому телу. Только вот подавляющее большинство жителей ценят в этом растении совсем иные свойства. В поселении гашиш всё равно что вторая валюта. Им дают сдачу, его количеством измеряют ценность других товаров.
Сосредоточенно склонившись над Полуночью, Ингрид вздрагивает от внезапного стука в дверь. Беркут, всё это время крутившийся поблизости и искренне желавший быть полезным, впускает одного из рейдеров Даста (а ему-то что понадобилось?). Патрон просит прийти к начальству, и просит довольно настойчиво.
— Некогда мне, говорю же! — приходится повысить голос, чтобы посыл дошёл до адресата. — Закончу оперировать и приду. Не помирает же он?
Выясняется, что нет, с Дастом всё в порядке, просто «очень надо».
— Вам всем сегодня надо! И каждый день без конца надо! Сначала калечите друг друга, а потом сюда бежите!
Непонятно, что больше убеждает посыльного отступиться — вымазанные уже засохшей кровью Сирокко чуть не по локоть руки или же осознание того, что Ангел сильно не в духе и вот-вот обернётся демоном.
— Никого больше не пускай, — бросает Ингрид Беркуту и вновь принимается за работу.
Кровь. Обычное дело при осколочных ранениях, но сейчас её слишком много, и этот цвет… Венозное. Точно оно. Но какой именно сосуд повреждён? Глубокая бедренная? Большая подкожная?.. Кровотечение настолько сильное, что не разобрать, а в этом месте как назло сплетаются несколько в один пучок.
— Вот чёрт. Чёрт!
Ингрид торопится, с треском разрывает ткань, предназначенную для тампонады и тугой повязки. Но стоит только приложить чистую, как она тут же пропитывается багряно-чёрным. Внутри всё холодеет. Пальцы, и без того непослушные от нервной спешки, начинают выплясывать чечётку.
«Боги севера, за что вы так суровы со мной! Где я провинилась! Почему должна страдать она!»
Вплетая утром Дагаз в волосы, разве могла она догадаться, насколько буквален будет символизируемый ей прорыв?
— Это бедренная. Порвана бедренная, — констатирует Ингрид, не узнавая собственного голоса, и липкий холодок ужаса прокатывается по позвоночнику.
Нужно больше перевязочного материала, ещё аптечка. Не хватает своих двух рук. «Отец!» — хочет позвать девушка, но крик застревает в надсадно сипящем горле.
Нет. Она должна сама. Это её они испытывают. Она обязана справиться, просто не имеет права на иное.
Бледное, без единой кровинки лицо Полуночи так безмятежно. Окутанная наркотическим дурманом, она ничего не подозревает. И не почувствует, даже если…
«Стой. Не будет никаких «если». Не смей даже думать, ясно? Она не умрёт!»
Два пальца, приложенные к сонной артерии. Пульс слабый, но прослушивается.
«Значит, работаем. Бороться до последнего мгновения — и даже после него».
— Беркут, разрежь одежду.
Это на случай остановки сердца. Нужен будет прямой доступ к грудине. Сейчас Ингрид думает на два шага вперёд. Сейчас утекающие секунды — самый ценный ресурс, нельзя не упустить ни одной. Ни доли её.
Когда расходников почти не остаётся, всё же получается. Перепачканный кровью Ангел обессиленно сползает по стенке на пол. Снова можно дышать.