— Не важно, остановилось бы или нет, — он улыбается. Хорошо: по крайней мере, Хавьер вместо гнева выбрал конструктивный диалог, пусть и не без уколов. Наверное, просто это такая особенность для людей с большой разницей в возрасте: более молодой всегда должен вставить свои последние пять копеек, парируя, потому что согласиться сложно. Краг может и был самоуверенный когда-то, но за время заучился уступать: или это не он довольно чётно проговорил капитану менее пары секунд назад, что тот, по его мнению, был прав?
А это уже что-то значит.
— Но думаю, ты уже и сам понял, что было для меня на самом деле важно и что держало меня здесь до сих пор, — он не говорил завуалировано: Аксель действительно думал, что интеллекта Мендеса хватит для того, чтобы увидеть, где испанец, по мнению старика, немного облажался. Сатана и идолы — это одно, но припомнить, кто такие камзолы и с чем их едят, не говоря уже об их предводителе... если нет, то Хавьер может оставить это на своей совести.
Другое дело, что если такого рода «секреты» останутся между командующим кораблем и своими приближенными в дальнейшем, датчанин, пусть и с тяжестью на сердце, найдёт себе другой вариант существования. Он хмурит брови, но неприятную мысль мгновенно отбрасывает: в самом деле, они не повязаны кровью или проклятием, чтобы лишать жизни друг друга, если кто-то решит сойти с корабля.
— А ты понимаешь? — слышно, что в голосе Крага не слышно ни намёка на издёвку: он спрашивает больше из любопытства и желания узнать точку зрения Мендеса на произошедшее раньше и их будущее прежде, чем они выйдут отсюда.
— Не сомневаюсь, что Кетлеру мы нужны больше, чем он нам: выживали без Курляндии прежде, проживём и сейчас. В конце концов, изначально мы работали на Отто, и, наверное, единственный, кто мог сделать для него что-то по старой дружбе — это Мальм.
Вместе с Мендесом, Аксель опирается на противоположную от него сторону, уткнувшись плечом в стену. Он поднимает взгляд к потолку, тихо вздыхая. Даже после вопроса, который повисает в воздухе, датчанин не заговаривает сразу же, позволяя себе подумать. Когда твоя жизнь — это сплошные драки и смерть, наверное, видеть хоть какой-то плюс в спокойствии слишком сложно. Честно говоря, сейчас, Аксель даже не может вспомнить, говорил ли он когда-то с Хавьером об этом по душам или нет; наверное, ответ здесь был отрицательным: едва ли испанец хотел в свои собеседники кого-то такого взрослого и далёкого от молодой крови, как Йен.
— «Одним из последних». Ты меня извини, но для меня все вы, и даже Со и Олле, с которым под Мальмом мы работали дольше всего, пришли «одними из последних». О какой дисциплине ты говоришь, если «Морион» как само явление — ново даже для меня? Для того, чтобы из наёмников сделать сплоченную команду нужны не месяцы, а года. Ты же служил, а значит знаешь, о чём я говорю. Одновременно с этим, собравшиеся — не головорезы, жаждущие крови, — он пожимает плечами, поворачивая голову на Хавьера обратно.
Вместе с сомнениями, о которых упомянул Мендес, в его голове всплывает вспоминание мальчика Олле, явно не желающего идти следом за всеми остальными. Там, где Со со спокойствием скручивает голову, где сам Краг закалывает точечно, лишь бы не причинить боли, швед был готов оказаться где угодно, но не с вложенным в руку орудием для убийства.
— По крайней мере, не по собственной воле, — добавляет он уже совсем тише, однако понять, о чём он говорит было слишком сложно. В конце концов и о самом Краге и его личной жизни не так уж часто кто и спрашивал, чтобы предположить, какие сожаления терзали его душу.
— Хавьер, — очеловечив его именем вместо призвания, Аксель со спокойствием в голосе вновь обращается к испанцу, – Я не буду уговаривать тебя заниматься тем, чем ты не хочешь: мы на Карибах, это — Новый Свет, свободная земля. Я отдал свой голос за тебя, как за капитана, потому что предположил, что шансы не умереть с тобой, идя к цели, выше, чем с кем-то другим, — он отталкивается от стенки, выпрямляя руки и расправляя манжеты от рубашки по прямой, что были загнуты после работы с чернилами.
— Сейчас мы — никто, как ты позволил себе высказаться «рыбацкая посудина», — хотя я бы попросил, — но ты ведь здесь был и прежде, пусть и недолго. А теперь, после одной ночи в роли капитана, ты поставил себя на позицию человека, который знает о мире больше остальных. По моему решению вчера можно понять — я не спорю. Но так что ты хочешь и какова твоя цель здесь теперь?
Он делает паузу, лениво обводя взглядом комнату, а затем просто добавляет:
— Мастера над парусами нет на корабле, — правда об отсутствии шведа бы всё равно рано или поздно выяснилась, только если мальчишка внезапно не залез по верёвкам обратно с пару минут назад, — но мы можем обсудить вопрос и без него, если тебя это не беспокоит.