Теперь, когда и Ли подал звуки выжившего, у Акселя совсем отлегло от сердца: по крайней мере, они не лишились никого из присутствующих здесь в бою, а это — уже результат. Отворачиваясь обратно, Краг кивает мальчишке на очередной предмет, попадающий в их сымпровизированный мешок, а когда вещей не остаётся, спрашивает:
— Всё, больше ничего не нашёл? — приподнимая бровь, он смотрит на Олле достаточно долго, дожидаясь его ответа, параллельно завязывая узлы, чтобы ничего не потерялось по пути.
Опять эта чайка. Аксель аж снимает с головы шляпу, сбитую чуть-чуть на бок от активного передвижения туда-сюда и протирает неплотной тряпкой пыль перемешанную с грязью прежде, чем сделать шаг вперёд. Ему, конечно, много раз говорили, что птицы — звери глупые и, в общем-то, ничего не имели в голове, кроме как ореха, но он бы тут поспорил: ворон, вон как, можно было воспитать! А голуби, приносящие письма?
Оставляя позади команду, он, с коротким прищуром, осторожно двигается обратно на выход: там, где прежде, ещё с несколько минут назад, команда дожидалась возможности прорваться в комнату к немцу, чтобы решить раз и навсегда его судьбу. Там, где он ожидал, что птица пойдёт — а то и полетит — в обратном направлении, совсем неожиданно... она сворачивает в другое место.
— Любопытно, — задумчиво произносит Аксель себе под нос, щурясь на небольшого размера лестницу: наверное, когда корабль был совсем нов и молод, вид её был куда более богатым, — что ты хочешь показать?
Датчанин делает несколько шагов вперёд, хватаясь уже за поручень и, более того, делает несколько шагов по хлипким, побитым временем ступеням, как слышит за своей спиной скрип, а оборачиваясь, видит Мендеса.
Видимо, он туда же? Хотя вряд ли он верит птицам.