Убивать — это не то, чему учили в Копенгагене. По крайней мере за оружие Краг впервые взялся уже будучи взрослым человеком, начитавшимся историй и книжек, с опытом за своей спиной. С другой стороны, была разница — вставлять кинжал в глотку, пока никто не видел и не чувствовал приближения смерти или кидаться в попытках спасти свою страну. Когда-то давно датчанин был из последних.
Однако время изменило его, вынудило заржаветь, перестать видеть всё вокруг в более ярких красках, вынуждая бороться за свою жизнь или вспоминать, как когда-то он дрался за свою; правда, проиграл.
К голосу Мендеса и Олле он не прислушивается: знает, что диалог между новоявленным капитаном и пацаном ему не понравится. По доброму ему, как самому старшему здесь, стоило остановить Хавьера, напомнить, что мальчишка мог дойти до этой стадии и другими путями: защищаясь или спасая своих товарищей. Да и к тому же, не лишать его возможности выбора. Будто бы с тем, что он убил сейчас, он попробует взять оружие в руки ещё раз. Глупость!
И всё же Краг, оглядывая комнату, выходить из помещения первым, ещё до того, как остальные справляются с оставшимися. Ему не хотелось ни видеть болтающееся в гамаке тело убитого с тряпкой на лице, ни собирать их остатки на столах. По крайней мере, не сейчас. Он, в свою очередь, спокойно, тихо вздохнул, выудил недавно найденный табак. Сбивая его себе в пальцы, он прикладывает тот к носу и резко втягивает вместе с воздухом, тут же постаравшись совсем тихо кашлянуть себе в рукав.
Закидывая голову вверх, касаясь макушкой о прохладную поверхность стенки, мужчина, несмотря на обстоятельства, прикрывает на секунды, потяжелевшие от долгого нахождения в стрессе, веки. Уж очень ему хотелось оставить всё это похождение позади, возвращаясь на корабль.
Когда из-за угла один за другим начали появляться его товарищи, он лишь проводил взглядом каждого до последнего, останавливая взгляд на мальчишке. Аксель понимал, что сейчас с ним было бестолку говорить, и всё равно не справился с собой. Дождавшись, пока все остальные сдвинуться вперёд, он кладёт ему на плечо ладонь, проговаривая:
— Извини, пацан, — сбавляя свой голос до шепота, вместо обычного «ты привыкнешь», которым так славились взрослые, кичился молодняк, который только-только смог избавиться от собственного максимализма — или думал, что избавился — добавляет, — не привыкай к этому. Не надо. И вспомни, за что любишь море на самом деле.
В конце концов, ходящий под парусами швед с искрящимся взглядом ему нравился куда больше. В глубине души Краг ему даже завидовал; от этого было грустнее видеть то, что с ним сделал «Мориан».