Хавьеру были чужды колебания и нерешительность невинности, а потому огромные глаза на загорелом лице юнги, в которых ясно читался протест, вызывали внутреннее отторжение, раздражали. Потому что глубоко в душе испанец знал, что потерянного уже никогда не вернуть... Впрочем, мир взрослых мужей, завоевателей и победителей, не терпел подобные придатки. Когда-то Хавьеру помог избавиться от балласта старший брат, ввергнув его в новый мир, теперь настала очередь Мендеса помочь юному шведу. Если уж им будет суждено ходить по морям под одним парусом, капитан хотел, чтобы его спину прикрывала надежная рука.
В воздухе разливался запах крови, глухие булькающие хрипы заполняли залу, пока капитан Мендес взирал с высоты своего роста на Олле. Испанец подтолкнул юнгу к всё еще храпящему "камзолу", и подступил к юнцу сзади, так что между их телами оставалась лишь пара дюймов. Олле мог спиной отчетливо ощущать близость чужого тела, разгоряченного боем. Гарпуны были скинуты в сторону, чтобы ничто не помешало действу.
Капитан вложил свой клинок в ладонь мальчишке и сжал его пальцы на рукояти своими. Юнга должен был почувствовать как острая сталь проникает в податливую плоть, как кровь обагряет кожу убийцы. Должен был взглянуть в широко распахнутые глаза поверженного, в которых в последний миг отразится лик смерти.
— Удар в сердце, — послышался негромкий, но настойчивый голос капитана над ухом юнги, — быстрый и точный, чтобы не мучился. Нужно бить сильно, чтобы добраться до цели.
Жесткие мазолистые пальцы бывшего испанского офицера сжали ладонь юнца, поднимая обе руки разом для одного верного удара.
— И не смей закрывать глаза...
Кинжал, сжимаемый двумя ладонями сразу, устремился к цели...