Пфальц:
- Лошадь, повозку и припасы получишь у интенданта, - Юрген помнил, каким зловредным был этот однорукий тип - у него всё было под запись, зернышко к зёрнышку (надо признать, только благодаря этому въедливому упрямству в этой армии сохранялось какое-то подобие порядка) и хрен ты дождёшься хоть чуточки уважения - ведь ты пришёл просить и требовать в роли нуждающегося,.
- Голубя.. Линд, у вас есть голуби?
- Только вороны, - Линд, голубоглазый лейтенант со светлой бородкой, загадочно улыбнулся, пялясь на свои карты. Предстоящий сложный поход Пфальца-сотоварищи трогал его так же, как и судьба несчастной букашки, попавшей под его сапог.
- Пошлёшь конного, - подытожил ван Бурен, подняв брови и вновь пыхнув трубкой, - по демобилизации - до тех пор, пока его величество не подписал указ, мы все - и ты, и я - находимся на его службе, защищаем родину от врагов, как внешних, так и внутренних. О дальнейших распоряжениях, ежели таковые последуют, узнаешь на месте. Я позабочусь, чтобы посыльный дошёл до вас в кратчайшие сроки. За жалованьем - к интенданту. Всех не задействованных передашь Роттенкранцу, - это, стало быть, сотник третьего взвода - понял ты.
- Но в первую очередь заботить вас должно только это задание. Не жалование и не девки в дорожных трактирах. Ясно? К выполнению приступить немедленно, - он зыркнул на тебя исподлобья, - читай - с рассвета в лагере вас не должно быть.
Фарц:
Сигизмундов солдафон расхохотался тебе в лицо, брызнув слюной и машинально ткнув кубком в твой, "коктейльный":
- Ахаха, а потом догонят и ещё дадут! Вот умора, пхахаха! - он закатился гоготом, отшатнулся и, чуть по щиколотку не уйдя в подтаявшую от тепла костра грязь, побрёл, шатаясь, к своим соратникам, чтобы, видимо, рассказать им уморительную шутку твоего авторства.
Ты пригубил в очередной раз, но понял, что не идёт - алкоголь в твоей крови никогда не зажигал тот пожар, которым разгораются другие. Много раз ты видел, как ребята хмелеют, развязно ведут себя и похабно пристают к хохочущим девкам. Тебе от выпитого только всё больше хотелось отлить, да начинало всё сильнее першить в горле - ведь горькая эта огненная вода, проклятое пойло.
Можно было, конечно, притвориться, чтобы быть как все. Но надо ли?
Вогт:
Пил и ел. Ничего особенного не чувствуя. Все как будто ждали от этого вечера каких-то сраных откровений. Ну а ты набил брюхо, и по телу разливалось приятное тепло от выпитого. Только вот что-то сотник появился вдруг и как-то неприятно ёрзает, будто возбуждён каким-то делом. Кольнула тревога глубоко внутри, приятное тепло отгоняя. Не к добру.
Будто бы мир услышал твоё ворчание, даже в этот день, и решил подкинуть ещё одну причину поворчать.
Егерь, Кайзер:
Берндт хотел налить супа в сумку десятнику, на потом, для закуски, но что-то вовремя спохватился - ведь остынет! Рукой дрожащей еще плеснул ему в кружку, заглядывая в глаза и бормоча что-то навроде: "Щас мы с тобой бахнем, ух, бахнем", но Кайзер бахать не стал - в его пустых глазах вдруг шевельнулось что-то недоброе, по всему телу пробежал спазм, щёки его надулись, будто он сильно захотел выдохнуть, но то не выдох был - а рвотной массы фонтан.
Он успел только наклониться от костра, и его жестоко вывернуло на землю. Схватившись за живот, дрожа и давясь соплями, десятник выгибался, булькая и мучительно содрогаясь, и из глаз его бежали слёзы. Тебе оставалось только держать оба кубка в руках и тихонько сопереживать.
Хоффман. Пфальц. Общее:
Тиль же в это время, отвлечённый от беседы с десятником, напряженно мигая, вглядывался в вязь из букв, норовившую ускользнуть прочь от внимания бойца - туман застилает глаза, но ты, отгоняя его подпалённой головёшкой, выдвинув от натуги челюсть, пыришься в текст, выкатив глаза, и читаешь вслух заплетающимся языком:
"Именем короля, его высочества Гримма, обладатель сего письма, дарованного его высокоблагородием герцогом Тоттеном, наделён властью решать споры и выносить вердикты в отношении дел, связанных с безопасностью на дорогах и населённых пунктах на территории герцогства Гальдланд, и любому гражданину надлежит помогать предъявившему письмо в деле восстановления порядка и законности". Здоровенная красная печать герцога и размашистая подпись визировали документ снизу.
Такая бумага на чёрном рынке в Броддах стоила бы состояние. С такой бумагой можно было бы развернуться, если бы солдаты его Величества вдруг решили поиграться в криминал, обладая связями в кругах самых неприятных личностей королевства. Обладание такой бумагой - это опасно, очень опасно, если показать её не тем людям и не в том месте. За, казалось бы, кусок пергамента кто-нибудь мог бы перешагнуть через моральные принципы и перерезать горло тому, кто носит такой документ за пазухой.
Невесёлые мысли завертелись, было, в голове у Пфальца.
Хоффмана, однако, только затошнило от крутящихся перед глазами букв, и он всё равно толком ничего не понял из едва прочитанного - речь его перемежалась икотой, которую он не мог побороть.