Покорная уверенности оказавшегося самым храбрым мальчика-с-динозавром, кадет следует за ним, отгородившись от стыда тем, что занимает место замыкающей. В обход лорда, стараясь не смотреть на распластанные тела мужчин, мимо застывшего статуей дворецкого она идет вперед, страстно желая, чтобы план юноши оказался успешным. Разом лишившейся былой насмешливой самоуверенности девушке до ужаса не хочется помирать, а в этой огромной зале с кажущимся злой насмешкой над «современными рыцарями» круглым столом теперь правит только та, что вечно косит.
Зубы отбивают бешенную чечетку, которая кажется Энни столь оглушительной, что на один этот звук должны сбежаться все демоны Преисподней. Изо всех сил, почти до боли она сжимает челюсти, только бы не выдать беглецов. С этим еще можно справиться, а вот подгибающиеся коленки и мелкую дрожь так просто не остановить. В голове просто не укладывается, что она стала свидетельницей массового убийства. Нет, не просто убийства – пришествия в этот мир самых настоящих, мать их так, демонов! От одной этой мысли хочется забиться в самый дальний угол и тихо подвывать от страха, молясь, чтобы ее не нашли. Хочется – но нельзя. Чувство долга и ответственности за других висит дамокловым мечом, не позволяя всех бросить и искать спасения в одиночестве.
Кадет поминутно вытирает голодный пот со лба и все оглядывается за спину, каждый раз боясь увидеть темную фигуру того, кто раньше был Алистером Эшфордом. А Патрик тем временем уверенно ведет всех дальше по темному, хоть глаз выколи, коридору. Лишь вспышки молний, резко бьющие по привыкающим к темноте глазам, высвечивают дорогу, состоящую сплошь из мышино-серых красок. Накрепко сжимая холодными пальцами тоненькую кисть Мины, девушка отставляет вторую руку в сторону и вперед, чтобы не натолкнуться на неожиданную помеху. Слышно только прерывистое тяжелое дыхание, да негромкий цокот каблучков, которые почти заглушают маленькие молоточки в висках. Сердце словно вот-вот проломит клеть ребер не хуже руки лорда да выскочит из груди. Глаза по-прежнему влажные, что неимоверно злит вусмерть перепуганную Энни: «Кадет, бля. Будущий офицер! А дрожу, как осенний лист, как перепуганная девчонка! Позор, позор мне!»
Темнота давит и сжимается, причудливо ломаются в отсвете грозы чернильные тени. И, словно в насмешку над всем этим, в воздухе отчетливо пахнет чистой озоновой свежестью, и от такого диссонанса становится жутко. Молчание гнетет, а слова пугают. Морган нервно кусает кубы, желая хоть как-то нарушить могильную тишь и никак не решаясь это сделать первой. Она только переставляет неуверенно ноги: шаг, еще шаг, еще один и снова. Минуты, раньше бешено мчавшиеся, теперь тянутся, словно жвачка, и путь назад – а назад ли, или Патрик тянет их в неизвестность? – кажутся бесконечными.
Но вот новая вспышка ножом вспарывает ночь, и взору Энн предстает широкая зала и распахнутая входная дверь, за которой манит она – воля! Там, внизу, уже другие счастливчики: а значит, они не единственные, кто вырвались из лап чудовища в человечьем обличье! Губы кадета расползаются в широкой счастливой улыбке: только для того, чтобы медленно опуститься вниз. Девушка видит белесых собакоподобных уродцев и не верит глазам своим: так не бывает, подобных созданий просто не существует! И все-таки они есть, и более того, двигается прямо к ней!
Не сводя глаз с омерзительных тварей, бледная как полотно кадет делает неуверенный шажок назад, дергая за собой всех остальных. Вмиг пересохшими губами она громко шепчет, и голос ее, досель звонкий и чистый, становится будто надтреснутым:
- Демоны. Боже, это демоны. Нет, точно демоны! Мама дорогая, мамочка, как же так? Н-не верю! Это пиздец, просто пиздец, девочки. Так не бывает. Не бывает. – голос срывается на писк. – Валим отсюда нахер, только не вниз!
Говоря это, Энн решительно тянет за собой Мину, а за ней и всех остальных, в левый коридор. Ноги, ставшие будто чугунными, слушаются плохо, но страх и богатая фантазия, мигом подбросившая картинку, как эти белесые уродцы пируют их окровавленными трупами, придают сил и уверенности. Правда, уверенность эта весьма однобока: только в том, что надо поскорее скрыться из поля зрения тварей, а дальше будет видно.
Страшно. Но еще страшнее непрошенная и злая мысль, что, случись что, первыми закусят теми несчастными, что успели спуститься по лестнице. И от такого собственного цинизма Энни становится гадко. Настолько гадко, что она, наплевав на то, что может прибежать Эшфорд и презрев опасение, что альбиносы могут реагировать на громкие звуки, кричит:
- Ребята, бегите! Бегите, бля! Демоны перед вами, и на стенах тоже!
Может, те, кто внизу, видят тварей и без ее советов. А может и нет: никакой гарантии, что вблизи уродцы кажутся невидимыми, нет.