I число месяца Агата, 12 ч. 00 мин.
Первым вопросом повестки дня благородных и не очень дам, достигших, наконец, консенсуса, стали ничто иное, как… платьица. Рыжая уже об этой проблеме мимоходом упоминала, обратив внимание, что ее комбез ну ни капельки не подходит под одеяния «будущей послушницы», и это было верно. Впрочем, с одной стороны, ничто не мешало Фенрии отправиться с письмом к госпоже Лавланэ в первозданном, так сказать, виде: с самой хозяйкой салона она вряд ли будет общаться, а насколько важен ли внешний вид посланницы слугам – большой вопрос. Но даже если отложить этот вопрос сейчас, рано или поздно к нему придется вернуться: если, а вернее, конечно, когда, сестра Александра получит-таки приглашение. Если Фенрия явится на прием в аристократический салон в своей повседневной одежде, она там, несомненно, произведет фурор. Но вот будет ли это «какая несчастная бедненькая сиротка, надо ей всемирно помочь» или «кто привел сюда ЭТО» – большой вопрос. А то, какое впечатление произведет помощница, скажется и на отношении самой донье делли Кардона, создав ей столь важную первоначальную репутацию – потому что нет никакой гарантии, что найдется время заниматься ее изменением и углублением.
Но мало было решить, нужно ли Фенрии новое платье – если ответ будет положительным, то следовало решить, во что именно ее одевать. И на что: личных денежных средств у фамулы было достаточно, но стоило ли тратить их, если можно связаться с Лоттой и попросить у нее финансирование? В конце концов, это нужно для задания, а, значит, нужно куратору – вот пускай они и обеспечивает траты. А уж какое: простенькая ряса, одежды небогатой горожанки, свежекупленный роскошный пышный наряд или построенное по индивидуальным параметрам у профессионального портного платье – решать самим аколитам.
А ведь если создавать полноценный образ, который визуально будет котироваться местным «нобилитетом» как равный, то придется воспользоваться не только услугами модистки, но и куафёра, визажиста, мастера маникюра – а это не только деньги, но и время, которого может банально не хватить. Следовало определиться с подходом, или постараться найти баланс между двумя крайностями.
***
…Как бы то ни было, но пространное уважительное письмо было вскоре готово. Сорорите оставалось только решить, как она его подпишет. В разработанном ей плане не было сомнений, что она явится в салон как фамула, но как она себя заявит? Как сестра Александра из Ордена Вуали, или как высокородная донья с почти бесконечной вереницей благородных предков, помимо всего исполняющая благородный долг сороитас? Мелочь, скажет кто-то, но аколит инквизитора Ляо Сэня знала, что в таких делах мелочей не бывает: неслучайно случайное слово, отточено-правильная формулировка, безупречные или, напротив, немного не дотягивающие до них манеры делают иногда гораздо больше, чем кропотливое сидение над старыми книгами или жаркий бой.
Письмо благородной доньи послужило для Фенрии официальным пропуском в Драгоценные кварталы. К сожалению, бородатый страж порядка, выписывающий на посланницу бумаги, и слушать ничего не хотел, так что официальное пребывание девушки на территории высокородных раджанцев не могло продлиться дольше двух часов – потом она будет объявлена в розыск. Вскоре аколит прибыла к высокому, упирающемуся в имитирующий небо потолок особняку. С одной стороны обители благородной леди раскинулся ограниченный высоченным забором гигантский, в несколько десятков гектаров парк, с других же – владения прочих нобилей. Рыжую встретил седой, как лунь, дворецкий с навек приставшим к лицу уныло-чопорным выражением. Приняв послание он попросил какое-то время обождать, причем произнес это таким тоном, словно талантом одарил – местным аналогом ста тысяч трон.
У Фенрии нежданно-негаданно выпало полчаса свободного времени. В дом ее не пригласили, но можно было побродить по разбитому вкруг особняка садику на предмет всяких интересностей. Ну или попробовать разговорить обслугу соседей: хоть кто-нибудь, любящий посплетничать, да должен был найтись. Хотя, конечно, можно было вольготно расположиться на лавочке под раскинувшим широкую крону кленом и попытаться собрать через открытые инфо-сети информацию о чем бы то ни было. Все оставалось на усмотрение аколиты.
Как бы то ни было, через тридцать минут небольшая дверь для прислуги распахнулась, и дворецкий со все тем же выражением лица страдающего геморроем грокса передал посланнице свиток тончайшей белой бумаги, где витиеватым почерком высокородная Екатерина Мария Клара Изабелла Конрадина Целестина Виктория, графиня Лавланэ, урожденная леди цу Гогенлоэ-Циммервальд просила благородную фамулу удостоить своим визитом скромный салон графини в любое удобное для Невесты Императора время. Сама же владелица была бы счастлива, чтобы один из визитов состоялся в одиннадцать часов дня через трое суток от нынешних: тогда леди Александре будет представлен куда как более широкий круг гостей. Письмо было просто насыщено любезными оборотами, но чувствовалось, что выводившая их рука к такому формату общения была привычна: все слова были на своих местах, обороты и эпитеты были уместны и соответствовали прошедшим через века негласным формам вежливости равного к равному.
Как разъяснил Фенрии стражник, ануллировавший ее временный пропуск, приглашение от графини Лавланэ автоматически влекло за собой выдачу временно прохода в Драгоценные кварталы. Однако это было нечастой практикой: по понятным причинам большинство посетителей салона и без того постоянно или временно проживали здесь, за стенами, отделяющими роскошную и нередко беззаботную жизнь дворянства от остальной Раджи: деловой, суетливой, настойчивой, где древнейшие суеверия тесно переплетались с догмами Имперского Кредо, а жажда наживы шла бок о бок азартом исследователя.