Всё как в тумане. Только что руки упирались ладонями, хотели оттолкнуть, высвободиться из ловушки объятий — таких внезапных и пугающе тесных — но вот уже почти обнимают в ответ, и ногти впиваются во влажную от пота кожу... Горячее, сбивчивое дыхание обжигает шею, и щетина колет щёку... Его скупые и в чём-то грубоватые ласки полны нетерпения, он торопится и раздражается от малейшей мелочи, встающей на пути к вожделенной цели: непослушных пуговиц, облегающей одежды, тесного туалетного столика, установленного всевозможными баночками. Нетерпение подстёгивает его сильнее, делает движения ещё порывистей и неуклюжей, отчего он сердится всё больше — и всё настойчивей становятся его поцелуи и прикосновения.
Её загнали в угол и прижали к стенке, в буквальном смысле: Амелия чувствует это обнажённой спиной. Разгорячённая кожа, соприкоснувшись с холодной гладью зеркала, моментально отвечает роем мурашек, бегущих вдоль позвоночника и прячущихся где-то в волосах. И когда кажется, что ближе уже нельзя, некуда, невозможно, Грей сокращает дистанцию — двое, бывшие порознь, сливаются в единое. Она вскрикивает и захлёбывается от перехватившего дыхания. Крик переходит в стон, на пол летят какие-то склянки, разбиваясь вдребезги... Амелия не замечает. Она прижимается ближе к мужчине и дрожит — не то от холода, не то испугавшись стремительности происходящего. А может, от сладких волн, растекающихся от эпицентра внизу живота до самой дальней клеточки? Ей понравилось. Нет-нет, как может понравиться такое... Или всё же?.. Нет! Когда он... Когда они... Какой же стыд.
У неё просто не было выхода. Она уступила не потому, что сама того хотела, а потому что была бессильна воспрепятствовать. Да. Он бесцеремонно ворвался, вторгся — в её личное пространство, в душевный мир, в тело — и Амелию смело этим натиском, этим ураганом первобытной страсти, когда спадает всё наносное, порождённое цивилизацией и условностями культуры, оставляя лишь главное, берущее своё начало с эпохи пещерных людей: мужчина, желающий женщину. Но, Боже всемогущий, как же льстило такое неприкрытое, искреннее (на грани неприличия, как сказали бы в светском салоне) признание...
Амелия была сбита с толку совершенно. Растерянность, смятение, сомнения, стыд, самопрезрение — всё это обрушилось на незащищённое, неподготовленное сознание бедной женщины в первую же секунду, стоило объятиям ослабнуть. Стараясь не смотреть на Грея, она прикрылась, насколько это позволяли худые руки, и залилась румянцем. Хотелось убежать. Или провалиться прямиком в Преисподнюю на этом самом месте, лишь бы не встречаться взглядом с этим страшным, непредсказуемым человеком, который совсем недавно едва не убил её. Но Амелия медлила, не смея пошевелиться. Только блестящие от поступивших слёз глаза беспомощно метались от полотенца к разбросанной возле банкетки одежды, ища у них спасения от позорной наготы.