Когда Амелия увидела перекошенное яростью лицо Грея, она насторожилась и подобралась, словно ожидая удара в следующую секунду. Многие женщины, особенно из низших слоёв, терпели рукоприкладство мужей, даже считали это нормой, но Сэм никогда не позволял себе ни намёка на насилие. Амелия не могла представить, что подобное может случиться с ней когда-либо, но теперь, похоже, это может стать реальностью... Уже стало.
Грей был взбешён. Она переоценила его выдержку, понадеялась на строгость воспитания и дворянскую честь. Её колкость стала той самой последней каплей в чаше его терпения — и вот результат. Амелия подозревала с самого начала, что этот брак — пустая формальность. Не факт милосердия, не влюблённость с первого взгляда, а выверенный, спланированный стратегический ход в борьбе за власть и богатство. Она была не нужна Грею — его интересовали только бумаги. И как же горько было убедиться в справедливости своей догадки вот так. О, взбешён это ещё мягко сказано...
Лучше бы он ударил. След от пощёчины проходит быстро, а как стереть следы надругательства над честью? Но нет, он выбрал месть ужасней, унизительней, просто выдернув её из воды, заставив предстать перед ним обнажённой, хоть ещё вчера заверял в чистоте своих намерений и готовности дать ей время хотя бы привыкнуть к нему, незнакомому мужчине. А теперь... Он поступил с ней, как с последней уличной девкой. Нет, хуже — шлюхи хотя бы получают плату за демонстрацию своей наготы и совершаемое бесстыдство. Амелия чувствовала себя осквернённой. Даже там, в зале суда во время процесса, когда каждый старался оскорбить и поглумиться публично, её щёки не горели таким жгучим румянцем стыда, как сейчас.
Поначалу, возмущённая бесцеремонным обращением, она вырывалась и кричала, требовала сейчас же прекратить этот позор и отпустить её, но куда там пытаться совладать с ветераном стольких сражений... Иствуд вошёл в раж и уже не слушал никого и ничего — ни требований, ни вразумлений — просто тряс её, вцепившись в плечи. Наверняка потом останутся синяки... Кожа у Амелии слишком тонкая, не привыкшая к столь грубым рукам. В англичанина будто бес вселился, и это он рычал сейчас злые ругательства на непонятном языке, от чего женщине стало ещё страшнее.
Он того гляди дух из неё вытрясет. Что если убьёт? Кака злая ирония, спас от петли, чтобы на следующий день придушить лично...
— Я... Что вы делаете... Перестаньте... Пустите... — лепетала оторопевшая Амелия, тщетно пытаясь высвободиться.
Вода и пена с её тела уже успела пропитать одежду Иствуда, которая теперь неприятно липла к коже, заставляя её покрываться мурашками. Или это от столь неожиданной близости разгорячённого яростью мужчины? Нужно как-то перенаправить эту разрушительную энергию в иное русло, найти способ завладеть его вниманием...
— Грей! — вдруг крикнула Амелия его по имени, перестав сопротивляться. — Мне холодно. Я не одета...
Спавшая с глаз пелена гнева открыла взору Грея молодую, привлекательную женщину, в один миг обмякшую в его руках, растерянную и такую податливую... Рассыпавшиеся по молочно-бледным плечам тёмные волосы, не скрывающие, впрочем, красоты, воспетой и увековеченной многими античными скульпторами в мраморе и бронзе, — высокой, небольшой груди, вздымавшейся от сбившегося в волнении дыхания.