Марта слушала Амелию очень внимательно, кивала головой, охала и прижимала руки к груди. Было видно, что ее очень волнует история Амелии. И девушка рада, что ее хозяйка смогла спастись. И она сказала, не по годам рассудительно (впрочем, на фронтире рано взрослеют).
- Может быть, вам стоит убрать эти документы в другое место? Или отдать не все? или потребовать развода и обещать вернуть документы после того, как вас разведут?
Тут глаза ее заблестели.
- Или напротив, вы хотите стать настоящей леди!? Говорят, им даже целоваться с мужем необязательно, ведь они знатные дамы! Но как же заставить его выполнить данное слово? Я не знаю...
Она нахмурилась и сжала кулаки.
- Нет, всех мародеров я не упомню! Но главных, о, главных я назову легко! Это наша троица - шериф, мэр и преподобный! Первый сказал, что раз вы с мистером Фишером преступники, ой, простите, мэм, это не мои слова, а его, то, значит, ваше имущество должно пойти на (тут она зажмурилась, вспоминая, и выговорила медленно, по слогам) су-деб-ные из-держ-ки. Мэр сказал, что он готов платить за ваши вещи, если вдруг что кому не пригодилось. А пастор сказал, что на все воля Божья. И благословил тех, кто стал шарить по вашим шкафам!
Тут она всхлипнула.
- И я ничего не могла сделать, ничего!
Она немного помотала головой, потом вытерла слезы подолом.
- Я поняла насчет ванной. Я .. спасибо, мэм, я сейчас, я быстро, я все сделаю... А еды ... еды вот чуть-чуть.
Черствая кукурузная лепешка, кусок запеченной на костре тыквы, покрытый обуглившейся корочкой и пара тощих, но вкусно пахнущих, разваливающихся в руках, рыбин, явно выловленных собственноручно. Было понятно, что продуктовые запасы четы Фишеров подверглись разграблению. И Марта поделилась своими невеликими запасами. Но приход Амелии словно придал ей сил неким волшебным образом - и она стала носиться по дому, напевая веселую песенку из бесконечного числа куплетом. Правда, иногда, когда попадался слишком уж фривольный кусочек, Марта сбивалась, испуганно замолкала, но тут же переходила к следующему куплету.
- А как выйдет девка замуж, а как выйдет девка замуж
скоро станет мамою!
А не выйдет девка замуж, а не выйдет девка замуж,
будет то же самое...
Тайник в подвале уцелел. Уж больно хорошо Сэм его замаскировал, сам, не доверяя слугам. Долбил стену, выкладывал камнями нутро, сбивая в кровь пальцы. Никому из стервятников и в голову не пришло, что балка чуть сдвигается в сторону, обнажая узкую щель - этакий встроенный сейф. Бумаги Грея Амелия нашла сразу. Тогда, в тот страшный день, закопав тело Коллинза, Сэм разбирал его вещи. Адреналиновая волна схлынула, но осознание содеянного жгло не хуже огня и разъедало душу подобно кислоте. Разглядывая пачку бумаг, перевязанных атласной лентой, он сказал задумчиво.
- Знаешь, Амелия, это что-то странное. Не может быть у такого негодяя таких вот писем. Хорошая бумага, ровные буквы, изящный стиль. Голову даю на отсечение, он украл эти бумаги. Возможно, что убил их владельца.
Он помолчал. Потом губы его сжались в тонкую нитку. Сэм решительно отложил в сторону письма.
- Знаешь, Амелия, по-хорошему, мне надо сжечь все это (рука очертила полукруг над вещами слишком уж похотливого псевдокоммивояжера). Но, возможно, они потребуются их настоящему владельцу.
И вот теперь Амелия держала в руках те самые письма. Наверняка было весьма странно читать чужую переписку, особенно понимая, что видишь лишь половину диалога. Ведь вторая часть, если Грей не соврал, хранилась где-то в Англии.
Сами письма начинались с 1776 года. Иногда в год приходилось сразу несколько (благо они были все датированы и аккуратно уложены), а иногда следовали паузы длиной в несколько лет. Писал, по-видимому, дядя Грея, вернувшийся в Метрополию. Сперва в письмах была тоска по прошедшей юности. Вопросы о том, как же старший брат, Джордж, устроился на американском континенте перемежались с намеками на их прошлую жизнь в Британии ("а вот дочка старосты, длинноногая Мэри, что дарила тебе свое расположение на танцах и после них, помнишь ее, Джордж? Так она вышла замуж в соседнюю деревню за кузнеца, родила четверых ужасно крикливых пацанов и располнела, словно тельная корова!"). Потом шли поздравления с рождением дочек и пожелания - не останавливаться на достигнутом ("и чтобы наше фамильное древо не усохло, слышишь, Джордж, ты уж там постарайся, тем более, что природа, воздух и красота твоей супруги весьма способствует этому"). Иногда, коротко и скупо, упоминался их отец. Лютует. Злится. Проклинает. Однажды с некоторым ехидством упоминалась некая служанка, которая заботится об отце с такой лаской и нежностью, что это переходит все границы и приличия. А в следующем письме немного растерянно сообщалось, что у них появился братик ("в таком возрасте, Джордж, ты представляешь!? Так что поспеши там с супругой озаботиться о мальчике, а то, глядишь, отец объявит наследником своего младшенького. Хотя, ты же знаешь, что это шутка - с его-то взглядами"). Одно письмо выделялось среди других - похоже, его писали в состоянии сильного опьянения. там проклиналась Франция, театр, куртизанки, собственная несдержанность и сладострастие. А в конце было приписано, уже явно на трезвую голову, о постыдной болезни и бесплодии. Было письмо, в котором бурно поздравляли с рождением долгожданного мальчика ("Что ж, Грей - прекрасное имя, хотя, конечно, не очень распространенное в нашем роду"). Потом была череда писем, где расхваливался племянник, его успехи в фехтовании, стрельбе, его тягу к образованию и языкам ("Знаешь, Джордж, он очень похож на тебя, и я словно вернулся на 20 лет назад, когда мы были так юны и беспечны"). Постепенно письма о детских шалостях сменялись рассказами о более взрослых проказах ("на свадьбе одной прелестной пейзанки Грей ухитрился заткнуть трубу дымохода у новобрачных. И утром молодая жена так и не смогла разжечь печку и приготовить завтрак своему мужу. Тот выскочил из дома без штанов и долго кашлял. "). А потом в письмах стала сквозить тревога - новости из Индии скупы, климат тяжел для белого человека, а враги многочисленны и безжалостны.
И почти всегда коротко упоминался отец, то есть дед Грея. Сперва он не замечал внука, потом присматривался, потом откровенно одобрял. А когда пришли новости о битве при Ассайе, то дед кричал, потрясая скомканным письмом, мол, знай наших, настоящий Иствуд, хотя и мать у него, того, американка. Но потом остыл - и ушел, хромая, в свою комнату.
А одно письмо выделялось их прочих. Его писал явно другой человек. Крупные, словно рубленные буквы, иной, чеканный стиль. Но было видно, что человек устал или болен - больше чернильных пятен, некоторые слова были написаны коряво. Там... Там не было извинений или соболезнований. Просто - тебе удалось воспитать достойного Иствуда. И он будет наследником нашего рода. И в конце - печать. Подобное признание имело юридическую силу и вполне могло считаться завещанием. Кроме того, была еще стопка бумаг, ветхих и древних, где перечислялись какие-то угодья, участки, дома и леса - явно жалованные в незапамятные времена грамоты на владение или пользование. Было очевидно, что подобные бумаги являлись веским аргументов для суда. И было понятно, почему же все это захотели украсть - владелец этих бумаг вполне мог претендовать на поместье.
Между тем трудолюбивая Марта натаскала воды и согрела ванную.
- Ничего мэм, ничего, не страшно, я все равно отдыхала, пока вас не было, так что поработаю немного. В конце концов, надо же смыть этот мерзкий запах тюрьмы и чужого мужчины! Ах, как был хорош мистер Фишер! Но вы не посрамили его память! Теперь вы тут и все будет хорошо, мэм! Все плохое осталось в прошлом.
Но тут дверь распахнулась и в проеме появился Грей Иствуд собственной персоной. Очень взбешенной и рассерженной персоной.
- Какого черта, Амелия?!...
К сожалению, в комнате была Марта. Она суетилась возле печи и оказалась за спиной англичанина. С неожиданной сноровкой девушка подхватила полено и с размаху опустила его на голову незнакомцу (для нее - ведь их не представили, а на казнь она не ходила). Но военная выправка и удача оказались на голове Грея. Он качнулся вперед - и сучковатая деревяшка только содрала с него шляпу и задела спину...