Пастор, выслушав слова Амелии, кивнул и молча вышел из камеры. Отказа не последовало, впрочем, согласие тоже не прозвучало.
Надо сказать, что последняя просьба Фишер вызвала жаркие дебаты в городском совете. Проще всего было с расческой. Разумеется, черепаховый гребень самой женщины потерялся в ходе обыска ее дома - уж больно ценная и красивая вещица, как такой уцелеть среди мужланов? А то, что у племянницы шерифа вдруг оказался ценный подарок - так на все воля господа. Но уцелел простой дубовый гребень - его и отдали хозяйке.
С платьем было сложнее. Дело в том, что его присмотрела для грядущего замужества своей великовозрастной дочери миссис Паткинсон. Конечно, мнение самой миссис мало кого волновало. Но вот ее муж, мистер Паткинсон, владел половиной пастбищ в окрестностях городка. А это придавало совсем иной вес желанию его жены. Конечно, не могло быть и речи, чтобы дать платье Амелии хотя бы на время. Было понятно, что после ... кхм... церемонии оно станет никуда не годным - во всяком случае, в приличном обществе. А пуританская мораль не позволяла раздеть миссис Фишер. Споры становились все жарче, дело дошло до оскорбления словами и готово было дойти до оскорбления действием. Но тут начальник почтовой станции (женат, но бездетен, а жене эдакое платье ни у чему) заметил, что стати юной мисс Паткинсон настолько превосходят тщедушную фигуру Амелии, что все равно надо будет перешивать наряд. Так не легче ли будет сшить его заново? Уставшее общество решило, что это достойный выход из ситуации.
Сложнее всего пришлось с ванной. Дело в том, что тюрьма не имела столь дорогой и не самой нужной вещи. Для мужчин хватало обливания прямо на улице, а женщины-заключенные (надо признать - весьма редкие гости) мылись в лоханках прямо в камере. Но ванная! Разумеется, никто не согласился пустить Амелию к себе в дом. Громче всех распинался мельник - мол, как можно пустить к своим близким бездушную убийцу. Да он, да никогда. А еще пару месяцев назад он почитал за счастье быть приглашенным на вечер у Фишеров. Против идеи отвезти пленницу в свой же дом возразил начальник тюрьмы - далеко, долго, надо выделять конвой. И даже не столько опасаясь, что Амелия сбежит, сколько боясь гнева толпы. Хотели даже отказать в этой просьбе ("ничего страшного, хе-хе, потом все равно будет омовение, а мы как-нибудь потерпим, хе-хе"). Но тут возмутился пастор. Мол, как можно отказать в таком даже убийце? Тем более, что все решаемо, надо только подумать. В итоге лавочник предложил напрокат ванну, пылившуюся много лет в его лавке. На символическую оплату. Впрочем, судя по блеску глаз и по алчно потираемым рукам, тот собирался использовать сей факт и для рекламы. Место последнего омовения жестокой убийцы - сегодня скидка 5 долларов, спешите, только здесь и сейчас! Пришлось, конечно, сломать пару дверей.
В субботу вечером за Амелией зашли. И хмурый конвой отвел ее в импровизированную ванную комнату. Там, посреди довольно грязного пола громоздилась ванна с восхитительно теплой водой, сбоку, в корзинке, были свалены все флаконы, найденные в доме Амелии (никто не знал, на что они нужны, потому никто не решился их забрать), а в углу комнаты висело то самое платье. Молчаливая негритянка, сложив руки под грудью, была готова помочь заключенной. А вдоль стены сидели три монахини в своих черных мрачных одеяниях. Видимо, вместо стражи. Амелию никто не торопил, но горячую воду не приносили.
А утром... Утром ее накормили самым вкусным за все время заключения завтраком (из дома мэра! Амелия могла даже угадать, о каком именно блюде она рассказывала оплывшей супруге хозяина города). Все та же негритяночка помогла одеться. А потом... серые коридоры, заплеванные стены, скрипучие полы. Двор тюрьмы, набитый людьми. Впрочем, место для виселицы нашлось. Она возвышалась словно скала в бушующем море. Приговор читали недолго. Люди смотрели на место казни по-разному. Кто-то с азартом и злобой, кто-то с тоской и сожалением. Трое ковбоев затеяли довольно шумный спор - а сколько проживет Амелия в петле, да так громко, что судье пришлось прерваться и пригрозить вывести их. Кое-где в толпе мелькали вещи ее или Сэма - ведь не один черепаховый гребень пропал во время дознания и осмотра, далеко не один. Но вот палач накинул на шею женщины петлю. Грубая пенька неприятно кололась. Священник стоял тут же.
- Миссис Амелия Фишер! Вы не желаете мне ничего сказать? Или пусть палач продолжит свою работу?
Тот стоял с мешком наготове. Милосердие требовало, чтобы лицо вешаемого было закрыто. Правда, для кого оно предназначалось - вопрос оставался открытым. А перед ногами женщины чернел провал. В который ее просто столкнут через считанные минуты. В городе не стали заморачиваться с механизмом и проваливающимся полом.