Бледная как полотно, с покрасневшими глазами и хлюпающим носом, юная леди ван Хеккинг подняла на комиссара большие зеленые глаза, в которых стоял подлинный, не наигранный страх, и судорожно кивнула – только сережки мелодично звякнули. Растекшаяся черными дорожками по щекам тушь и выбившиеся из прически прядки делали ее похожей на представительницу какого-то дикарского культа скорби. Приняв протянутую руку, она поднялась – Кристобальд почти не ощутил веса – и, оправив дергаными движениями платье, проследовала за аколитом.
- Ибо что есть произошедшее, как не испытание нашей воли и силы духа? – голос отца Маченко напоминал густой пышный мех, в котором вязнут пальцы. – С тех, кому многое дано, с тех много и спрашивается. Ужели вы, избрав своей стезей служение Святым Ордосам, лелеяли надежду, что тяготы служения Ему минуют Вас, мефроу ван Хеккинг? Император всегда дает нам дело по способностям, и лишь от нас зависит, сможем ли мы оправдать доверие Его. Раз вы здесь, вместе с нами, вы – одна из избранных. Ваш долг – спасти свой дом и вернуться с победой. А для этого, как мудро сказал мой друг, вам следует внимать тем, чей опыт несоизмеримо выше, и делать то, что они говорят. В частности, помочь сейчас менэйру Гёссеру.
- Ю-юфроу. – с запинкой выдавила девушка.
- Позвольте?
- Мефроу следует обращаться к замужней даме или в официальном общении, а к незамужней корректнее всего будет обратиться юфроу. – пояснила она.
- Благодарю за разъяснения. – мягко улыбнулся клирик. - Почему-то братия, с которой я общался, таких тонкостей мне не поведала.
- Это сохранилось скорее в юнкерской, аристократической, то есть, среде, чем у обывателей.
Отвлеченная Иштваном на разговор о том, в чем она хорошо разбирается, девушка даже немного успокоилась: по крайней мере, плаксивый интонации из голоса исчезли, да и походка стала немногим более уверенной. Священник, поймав взгляд комиссара, медленно моргнул, чуть склонив голову, и, сложив руки в знак аквилы, снова улыбнулся Николетте – ни дать ни взять, добросердечный пастырь. Словно это не от предлагал несколько дней назад приступить к решению ситуации весьма радикальным способом. Судя по всему, слухи о доме Маченко в чем-то все-таки были правдивы.
- А теперь, дочь юфроу ван Хеккинг, я препоручаю вас заботам Кристобальда. Постарайтесь ответить на все его вопросы: от этого зависит многое, и жизни многих людей тоже.
Благословив девушку, клирик отошел чуть в сторону, чтобы не мешать беседе и не перетягивать внимание на себя. Впрочем, Гёссер мог не сомневаться – он все слышал и пристально наблюдал за реакциями Николетты. Дворянка тем временем, сложив перед собой ручки и потупив взор, начала свой недолгий рассказ.
- Нельзя сказать, господин Гёссер, что это меня привело к господину ван Дайку – скорее его ко мне. Я, - она стыдливо покраснела, - в свои семнадцать очень хотела приносить пользу Батавии, а не расти цветком в саду, который никому, кроме садовника не нужен. Но мой папенька были против такого, и я подняла маленький бунт, решив самостоятельно устроиться хоть в какую-то службу. Но идти против воли Герхарда ван Хеккинга никто не собирался, и я везде слышала только отказ. А потом пришел господин агент: Узнал, видимо, о моих потугах. Он сказал, что раз уж я так жажду послужить Империуму, то буду работать на него. И, в подтверждение своих слов, показал… сами знаете, что. Я, конечно, согласилась, и поклялась никому, кроме причастных к Ордосам людей, об этом не рассказывать.
Правда, - она несколько обиженно вздохнула, - оказалось, что вся моя служба заключается в сборе сведений и передаче их ван Дайку. И, иногда, помощь ему своими связями. И все – а я, когда соглашалась, представляла себе дела куда более славные. А пару дней назад он связался со мной и сообщил, что из всех своих агентов он выбрал меня на должность проводника полевых аколитов Инквизиции. Это такая честь! – живое личико ван Хеккинг расплылось в счастливой улыбке. – Я, конечно, согласилась, даже не интересуясь, за что мне такая честь, и вот теперь стою здесь, отрезанная ото всех без шанса выйти-и…
Улыбка продержалась недолго: вспомнив о нынешнем своем положении, девушка снова помрачнела. Но, к чести ее, на сей раз от бурного потока рыданий удержалась, продолжив после пары всхлипов:
- О том, куда я еду, никто не знал. Папеньке с маменькой я сказала, что решила съездить к подружке на одну из островных вил, а перед остальными отчитываться не обязана. Эти двое, - она плавным движением руки указала на беседующих с Каллаханом телохранителей, - тоже узнали обо всем по факту. Я их знаю… - она задумчиво подняла глаза к небу, - Тийберта лет пять, Маркуса – года три. Они оба приставлены ко мне папенькой, и служат в одной из двух смен. Сегодня просто их смена. А почему папа их выбрал на охрану меня – не знаю. Видимо, хорошо себя показали. Я, господин Гёссер, - в смущении посмотрела она на комиссара, - никогда таким не интересовалась. И как они себя ведут, тоже не наблюдала. По крайней мере, ничего совсем уж подозрительного не замечала, извините. Так вы думаете… - девушка не закончила мысль, закрыв рот ладошкой и испуганно посмотрев на телохранителей.
Отец Маченко, дождавшись очередного взгляда Кристобальда, кивнул – все в порядке, дескать, во лжи ван Хеккинг не уличена. Пока что не уличена.
***
Тем временем, пока комиссар общался с дворянкой, Кас в своей непринужденной манере взял в оборот ее охранников. Тийберт и вправду, увидев, как Николетта отходит в сторонку, хотел пойти за ней, но был остановлен словами сержанта. По зрелому размышлению, здоровяк не стал противиться и пытаться как-то помешать диалогу, а вернулся на свое место у капота.
- Не ссы. Мы чё, похожи на совсем тупых, бля? Тоже разумеем. Марки, - позвал он напарника, - харэ там сидеть и сопли размазывать. Ну не платили – так мы потом об этом с Папашей Хеккингом перетрем. Выберемся: чай у нас руки тоже не из жопы растут. А сейчас-то что делать?
- Муравью хер приделать! – огрызнулся второй, но все же подошел к машине и закурил.
Тийберт, вытащив из штанов мятую пачку лхо, сунул одну сигарету в крупные желтоватые зубы и предложил Каллахану:
- Угощайся, браток. А ты сам, видать, в гвардии лямку тянешь? Мы тоже служивые бывшие: я в «Мореходах» десяток лет оттарабанил, боцманматом ушел. А Маркус по контракту в роте корабельной безопасности служил, пустоту бороздил. А теперича вот тут, на непыльной работенке.
- До сего момента. – прокомментировал его приятель, надвинув кепку почти до самих очков.
- Типа того. Сколько на Хеккингов не работал, ни разу моего вмешательства не требовалось. Знай сопровождай, куда скажут, мотор води да покупки носи и строй каменную рожу, чтобы всяким там неповадно было. А платят при этом так, что другим и не снилось, ей-Император! А ты-то, браток, сам из каковских будешь? Раз уж мы в одном дерьме сидим, реально надо знакомиться!
***
Пока прочие аколиты беседовали или обеспечивали безопасность, Ральтус занялся своими прямыми задачами: выяснять, какие сверхъестественные проблемы на сей раз подстерегают агентов инквизиции, и искать возможность их решения. И первым из них был барьер. Странный, признаться: будучи сам созданным с помощью варпа, он, тем не менее, не концентрировал силу Имматериума внутри – словно кто-то использовал Силу только ради того, чтобы построите незримую стену. При этом – Гравель мог поклясться на чем угодно – такое было возможно только при том условии, что разрыв, ведущий в Мир-за-Гранью, прикрыт отдельно.
Погуляв мимо границы туда-сюда, он припомнил еще одно: при использовании ограждающих психосил действует правило «серой» зоны: тонкой полосы, где чары еще действуют, но при этом уже не ощущаются. Если прикрывать куполом себя самого, эта территория не будет превышать несколько сантиметров, а если прикрыть целый город? Наверняка больше! Тогда, по всей вероятности, аколиты попали именно в это пространство, где психическая мощь создателя барьера уже не ощущалась.
Оба предположения были с равной степенью вероятности, но, увы, оба не отвечали на самый главный вопрос – можно ли прямо сейчас проделать в грани прореху и выбраться из этой клетки. А посему для того, чтобы удостовериться, что именно здесь происходит, следовало двигаться дальше. Хотя, возможно, прежде следовало побеседовать с увлеченно роящейся в записях сестрой Саломеей. Эта обтянутая эбонитовой кожей ходячая энциклопедия уже убедительно продемонстрировала, что знает многое – возможно, ей удастся что-то добавить к тому, что помнит псайкер.