Взгляд скользит по упругим, свисающим подобно щупальцам осклизлым утиным потрохам. Каждый раз – как в первый. Они прихотливо изгибаются, каждый раз прокладывая новый путь туда, за грань материи. Туда, где скрыты ответы на все загадки. Туда, где, даже если у тебя есть ответ, ты можешь не найти нужного вопроса. Руки псайкера, обыкновенно грубые, сейчас парят с изяществом вышивальщицы, извлекая все новые и новые комки. В их форме, в разлетевшихся на столе кровавых пятная Гравель ищет дорогу и запоминает ориентиры, обращает внимание на те незначительные, казалось бы, мелочи, на которые надо будет обратить внимание в Имматериуме.
Он становится подобно стакану воды, принимая в себя все новые и новые капли информации, пока не переполняется ими. Невидящие глаза смотрят на маленький дымок, невесть откуда появившийся. Он клубится и разрастается, заполняя собой все пространство – а может, это Грак становится маленьким, не больше воробьиного черепка? Клубящееся марево поглощает собой весь мир, и тогда стакан этот, имя которому – человек, резко переворачивается.
Дымные серые кольца вьются, плавно колышутся от незримого ветра. А на их медленный, похожий на плеск самого Моря Душ, псайкер силою мысли накладывает то, что было в плотском пространстве: извивы требухи и ощущение ее на ладони, россыпь похожих на маленькие рубинчики кровавых пятен и расположение перьев у разреза. Все это имеет свое значение: ошибешься, и дым уведет тебя не туда. И если обратной дороги не найти… нет, об этом лучше даже не думать.
«Кто нас обманет в Эльдерне… Кто нас обманет в Эльдерне…» - речитативом льется одна и та же мысль. Здесь слова сильнее и клинка, и именно они станут той каленой стрелой, что направят сияющий блеск разума как можно ближе к цели. Именно слова дадут облик мыслям, а видения облекут в плоть, и тогда Ральтус – всего лишь Проводник здесь, между волей и словом вопрошающего и сокрытыми на Изнанке ответами – сможет попытаться увидеть хоть что-то, а увидев – истолковать.
Подобно среброчешуйчатому лососю – стародавний символ странника между мирами живых и мертвых – Ральтус ныряет в эти туманные глубины, чтобы узреть, как алое ожерелье распадается на маленькие бусинки, со стуком прыгающие по незримому полу. А за ними видится степенное лицо с седеющими бакенбардами и высокий жесткий ворот полуночно-синего цвета – как у местных энфорсеров. Лицо, огромное, как дом, отвратительно медленно смыкает и размыкает губы: толи говорит что-то, толи хочет съесть. Псайкер различает даже крошки от чего-то в усах – а потом поднимает голову наверх. По тем едким, густым теням, что похожи на каналы болезненных вен в облаках, он понимает, что обладатель этого лица – или сказанное им – станут преградой Вопрошающего.
Ральтус ныряет еще глубже, и слышит, как сквозь бульканье лопавшихся пузырьков воды слышен скрип пера по бумаге. Он плывет на звук, почти задыхаясь от давящей атмосферы – так першит в горле от лжи – и видит деву в кипенно-белых чепце и переднике, надетом на небесно-голубое длинное платьице: так выглядят сестры милосердия или младший обслуживающий персонал больниц. Фигура тщательно что-то пишет, но подобраться ближе не выходит – словно какой-то барьер стоит. Но напрямую он не связан с пишущей: возможно, шансы натолкнуться на помехи от нее невелики, а, возможно, Грак упустил какое-то знамение, пока что видел мир через материальные глаза.
Оплыв «кокон», мужчина ныряет еще ниже. Тут, на глубине, серость сменяется чернотой, становится холодно и тяжело двигаться. Каждое движение вперед словно протискивает через упругую толщу, но псайкер стремится вперед, зная, что там будет самое важное. Чем ниже, тем более опасные и страшные вещи можно узреть: это не будет прямым ответом или обязательным будущим, но лишь шансом впоследствии выбрать из тысячи тысяч путей чуть менее опасный. Ведь ради этого все и затевалось, верно?
Внизу загорается свет – будто там горит белый огонек, поразительно нежный и ласковый. Опасливо Ральтус приближается к нему, пытаясь понять, что это значит: в той части Мира-за-Гранью, где он сейчас, нет ничего малозначительного и непримечательного. И тут он чувствует, словно рядом начинает плыть огромная тень, от которой инстинктивно становится страшно – словно человек-лосось стал крохотным мальком перед острозубой щукой. Море без воды вспенивается волнами, кружит водоворотом и просто выбрасывает псайкера на поверхность – в мир слепцов. Он так и не узрел доподлинно последнее препятствие, и не был даже уверен, увидели ли его – то, как его закружило, вполне могло быть следствием диссонанса столкнувшихся сил. Но он знал ответ, кем может быть самый страшный обманщик в Эльдерне.
И само осознание это порождало гнетущее соленое ощущение, что он невольно притронулся к чему-то липкому и мерзкому: и пускай мазанулся об него лишь самым краешком души, этого оказалось достаточно, чтобы оставить едкий след.