Последняя дыра в обороне получила свою затычку - Дрозц с шумом выдохнул и, еще до того как услышал чужие шаги - рухнул на пол, съехав спиной по стене. Приближение кого-то со стороны коридора немного удивило морпеха - он как-то даже успел позабыть о том, что на корабле еще есть кто-то живой из людей. Живые? Люди? А как же дымящаяся дорога на Нью-Йорк, армады ксеноморфов под стенами ассамблеи ICC и прочее? Всего лишь видения?... Ну да, он же так звезданулся об полку, тут и не такое увидишь.
Белое постепенно выветривалось из сознания, оставляя после себя мутные разводы более-менее разумных мыслей.
"Видения? А Кацман? Логово Зверя? Тоже видения?!"
Паулок застыл, боясь даже неровным вздохом сбить бешеный темп прокручивавшихся в голове воспоминаний. Столько всего случилось за этот слишком долгий день... Была какая-то грань, важная грань, перевал за которой неизменно обрывался в разуме яркой вспышкой.
Так, так...
Пожар, угроза кораблю, первый случай, когда Паулок действительно своими глазами увидал настоящее пламя на палубах космического судна. Тушение его, запоздалое срабатывание пожарных систем, потом Микуру, её необычный ореол, взорвавший целый столп еще более давних воспоминаний...
Заболела голова, пришлось приложить к виску руку, нахмуриться. Рука попала на склизкий комок, скатавшийся на кончике волос. Лихорадочными движениями отодрала его, размазала по штанине, вернулась к голове, продолжив ощупывание. Дурацкая каска, болтающийся на шее респиратор - морпех раздраженно сцепил с себя и то и другое, зло отбросил. Цепь воспоминаний вернулась в прежнее русло, словно с головы слез мешающий груз.
...Она не была первой в жизни простого морпеха, нет. В этом лишь только сейчас более не виделось ничего плохого - портовые девочки, разукрашенные и разодетые настолько ярко насколько безвкусно - они были простым дополнением к стандартным послемиссионным попойкам, где просто физически нужно было ощущать теплую, приятно пищащую жизнь под рукой, а после и в постели. Но она - она всегда была единственной, теперь это было для Дрозца так же ясно как и то, почему с ним приключилось то, что приключилось.
Единственные, их можно не заметить, пройти мимо в толпе, жить разделенными толщей пространства. Даже не знать, что они есть. Но тело все равно бросит тебя в опасность, если это поможет ему или ей - тем единственным, кого ты правда способен любить. Способен - потому что с другими это просто времяпровождение. Способен - потому что неважно сколько ты проживешь с единственным для тебя человеком - секунду или жизнь, в тот миг, когда шипящий судья поставит тебя перед выбором, ты и не подумаешь колебаться.
Паулок не поколебался. Сделал выбор - жизнь за жизнь. И она осталась жива. А он - должен был умереть, не задумываясь ни над чем, не просчитывая про и контра, без страха и без сожаления. Но подсознательно понимая безошибочность выбора.
Вспышка.
Дрозц мотнул головой, рука, оторвавшись от виска, взметнулась в воздух, пальцы скрючились, словно солдат хотел записать что-то прямо в пустоту.
...Ботинки, его ботинки. Едут, подпрыгивая, по полу, обутые в ноги, безвольные и словно чужие. Чужие. Нет. Чужой - это он тогда пришел поставить его перед тем самым выбором, это он, довольный решением морпеха, потащил его к себе в логово.
Что было дальше?
Свой выбор сделал кое-кто еще. Кое-кто был в роте давно, всегда верный друг и брат по оружию, надежный, сильный, немного не в себе... как и все они. Но мощный. Паулок не мыслил себе Корпуса без него. Хотя и мало что знал о нем. Пулеметчик, вроде бы еврей, заядлый рассказчик всевозможных баек, они часто были вместе, даром что из одного отделения. Курили, пили, воевали. Чем он жил? Кого ждал? Уже неважно. Он тоже сделал свой выбор. И выбор этот перевесил выбор Паулока. Чужой подумал и согласился, взял себе кое-кого взамен Дрозца. Кое-кого звали Айзеком Кацманом.
Его больше нет. Жизнь за жизнь.
Это было не видение. Правда.
"Су-ука! Су-у-ука!! Су-у..."
Сидящий на заваленном всевозможным хламом полу морпех зажмурился, обхватил голову руками и беззвучно закричал. Он не мог этого признать. Прояснившимся, протрезвевшим от страха и последующей вспышки ярости рассудком - ЭТО признать он не мог. Отказывался. Слишком тяжело, слишком - уж лучше бездна белого, океан благородного гнева, биться в припадках жажды мести пока руки по локоть не расплавишь об избитый и шипящий своей кислотой труп ксеноморфа.
Но белое уже ушло. А будить его так часто Паулок еще не умел.
И он, уже полностью очистившийся от недавнего страха, беззвучно рыдал и хватал ртом воздух, как новорожденный ребенок. Осознание сделанного им самим выбора, как и взгляд со стороны на такой же выбор, сделанный другом и братом... оставили его опустошенным, потерянным и измененным.
Но живым и несломленным.