Так просто. Коридор, мелькают стенки, дребезжат где-то далеко чьи-то ноги в ботинках, чьи-то ногти, чьи-то локти. Чьи-то чужие. И всё вокруг чужое - и коридор, и стенки, мелькающие по бокам со скоростью указателей на скоростной трассе. И суть происходящего чужая - её диктует шипящей речью сам Чужой. Мистер Элиен. Учит жить. Выживать. Лекция самого профессора Опасность.
- Ш-шначала ору-уш-шие... Было у ш-шебя ору-у-шие? Не-ет, и ф том ш-шы был не праф-ф...
Стук коленом об угол, шмяк боком по полу. Глупое тело, зачем оно ему нужно?
- Потом ме-ешношть, жнал ли ты ме-ешношть? Не-ет, не потруфи-ился ужна-ать, лентя-яй...
Треск ткани комбинезона, шорох перехвата цепкой черной кисти, движение дальше, только куда?
- Наконец това-ариш-ши, х-хде были швои товариш-ши? Не-е было их-х рядом, пошти никого не-е было... Фсе остались там, та-ам. Пошмотри ша-ам...
Тени. Белесые тени, мелькают в пролетах решеток, тускло отражаются в аварийных лампочках, впечатываются в память как нож в глазницу.
...- О! Дрозц, постой-ка, тут Мику наделала сусей, помнишь, с той рыбы, что... Да куда ж ты?... Куда ж ты гранаты-то мечешь...
Саймон. Призрак-вспышка, яркая, бьющая по глазам, рядом, всего на пару мгновений. Стоит, прислонившись к стене, в полусогнутой руке странный груз: пластмассовый поднос из столовой, ряды рисовых коробочек, лоскутки рыбьей мякоти, одна лакомость отправляется в рот девушки-медика. Её лицо, шея, предплечья и бок - изуродованы, как кислотой, так и осколками. Гранатными осколками. Печальное лицо, укоризненный взгляд.
...- Ох ты ж, Паулок, тваюмать... как ты их. Они ж сдавались. Ты ж сам им сдаться предложил. За что? Тебе люди корм для Армата что ли?
Сим. Лежит в трубе, искромсанный когтями и зубами и истекающий кровью. Скорость продвижения тут неожиданно замедляется, словно ксеноморф думает над дальнейшим путем, и медика удается рассмотреть вблизи, совсем рядом. Новичок хочет сказать что-то еще, что-то обвиняющее, но захлебывается кровью. И замолкает. Почти на руках.
...- Эй, Дрозц, айда в бар, нужно нажраться как тогда после Кирпала-3! Ты ж угощяешь! Ты ж обещал! Как потерял? Мы ж с тобой, надбавочку... а ты её... да и меня...
Вернер. Качает одной головой, потому что больше в сузившемся почему-то проходе вентиляционной шахты поместиться нечему. Только бледной голове с распухшими синими губами. Да вороху перепачканных чем-то бурым банкнот.
...- А-а, ты, Паулок? Смотрю, подыхать собрался тем же психом? Вот балбес. А знаешь, почему балбес? Потому что чувствительный больно. Между выстрелами. Расслабляться не умеешь. Цель какую-то ищещь, правду. Война проще. Войне много не надо... А ты балбес. И сдохнешь балбесом...
Вест. От него не осталось даже праха. Только голос. Голос во тьме, голос, от звука которого, казалось, и сам ксеноморф прибавил скорости и с шипения перешел на скулеж.
...Нет! Хватит! Не надо!
Рядовой Дрозц Паулок захрипел и забился в цепкой хватке. Как мог. Продолжения лекции он не выдержит, хватит! Дальше второе отделение, а и первое и так вывернуло наизнанку, нет, не надо больше, нет! За вторым будет еще. И еще. Белесые тени, имен которых он уже и не помнит, или не знает вовсе, тени друзей, тени врагов, тени попавших под огонь гражданских, женщин, детей, стариков. Ведь никогда не поймешь, где твоя пуля, а где соседа - был приказ, обеспечить заградительный огонь, а потом другой - обеспечить огонь на подавление, а потом обстрелять группу домов издали, а потом эти же дома зачистить... десятки приказов, десятки тел, искореженных, изуродованных, страшных. Кто в чем. Кто как. Всех за одно. Случайно. Специально. Куча-мала.
Сожженные дома, выгоревшие стены, битые гипсовые кирпичи.
Остовы грузовых машин и продырявленные плакаты на арабском.
Паранжа в красных пятнах, Кацман теребит ткань пальцами, нюхает, морщится; пружинки из раздавленных часов на песке, в следе от шин, Вайс задумчиво перебирает их кончиком ножа; полуоплавленная кукла, Саймон старательно перебинтовывает потекшие места, скрывая страшное от глаз девочки-владелицы, что забилась в угол и жует какой-то сух-пай...
Сотни воспоминаний, сотни. Все тянут руки, эти трясущиеся коненчности - к разуму, к памяти, к воле.
Нет!
Дрозц дернулся, еще и еще, старательно разгоняя кровь по жилам и пытаясь зацепиться лихорадочно бегающим взглядом хоть за что-то спокойное. Образ. Какой-нибудь светлый образ. Дай силы! Помоги! Что, что же... Микуру! Капрал! Живая, сильная, красивая. Осталась цела, осталась в порядке, в безопасности! Да-а-аххахххахахахха...
Морпех засмеялся и закашлялся, ему на мгновение показалось, что его сейчас вырвет, то ли от тряски в пути, то ли от токсина, что отравлял тело и разум, подсовывая памяти страшные картины прошлого.
Нет, он не дастся. Он будет бороться. Пока жив, пока может. Ради всего пережитого и предстоящего пережить. Ради павших, ради выживших, ради Микуру, светлого спасительного образа в голодной тьме воспоминаний.
Погоди, тварь... таких как ты мы клали на Тамае десятками... и мамашу твою поимели бы всем взводом, не вмешайся чертовы узкоглазые... Погоди. Сейчас, сейчас тебе будет больно...
Коридор, стенки, чьи-то ноги в ботинках. Нет. Не чьи-то - его, Дрозца Паулока. Всё просто. Ему еще рано умирать.