А как было бы с Джудит? Этот вопрос потом ещё долго не давал Дарре покоя, постепенно растворившись только где-то на просторах Техаса. Вот всё-таки как бы оно было? Нежнее, жарче или просто лучше? Неужели точно так же?!
И не было бы разницы, пьян ты или нет, один всего добился или с помощником, ноют ли костяшки пальцев и все те отбитые в драке места, или тело пышет здоровьем и тянется, тянется... к чему? Дарра не был уверен, что его прям так уж сильно тянуло к Фанни. Она была интересная, да, тёплая и приятная, да, пожалуй даже красивая, в том самом естественном понимании, что возникает в голове при взгляде на цветочную клумбу в солнечный день при хотя бы неплохом настроении. Только вот Фанни не была цветком. И самое главное, Фанни не была Джудит.
Она двигалась уверенно, она говорила непринуждённо, она думала, что знает, чего хочет человек перед ней. А ведь он и сам не знал. Он непроизвольно вздрагивал, когда она касалась его там, где ещё не касался никто, он терял счёт времени, завороженно глядя в её зрачки, сливающиеся в полумраке с радужкой, он так хотел "сначала сравнить", хотя и понимал, что это невозможно! Ну не мог же он хотеть последовавшей за близостью пустоты?!
С Фанни было интересно, тепло и приятно. Блаженно, как от славной помывки после долгого рабочего дня. И одновременно лихо, как на лошади в галопе — всасывающаяся в кровь прямо через ветер скорость и полное отсутствие мыслей кроме "да, да, вот так! А ещё быстрее можно? А ещё?!"... Совсем неплохо, в общем. Да всё, что угодно, только не плохо! Плохо стало без неё. Примерно так же, как было каждый раз, когда жалкие дюймы до касания руки Джудит проваливались в непреодолимую бездну, когда в её взгляде читалось непонимание, и разговор расклеивался на какую-то требуху сплетней, когда она по обыкновению должна была появиться на пастбище со вкусными гостинцами, но вместо неё на горизонте вырисовывался кто-то другой.
Дарра вышел от Фанни спокойным и грустно-мечтательным.
Куда тяжелее далось ему расставание с мисс Риггс. Невыносимо прощаться, не глядя в глаза, словно заранее вычёркивая человека из жизни. Она попросила вернуться и рассказать о Сан-Франсиско, но Дарра ещё до окончания её фразы знал, что будет обходить проклятый город за десять миль. Даже разочарование и досада мистера Риггса, славного мистера Риггса, давшего Дарре шанс в его новой жизни, било не так больно, как эти недоумевающие хлопки ресниц девушки, отчаянно пытающейся подольше не догадаться, из-за чего этот забавный милый паренёк выбрал уехать, хотя мог бы оставаться веселить её дальше. Видать, и правда счастливая у неё была жизнь, если не заставляла её отрывать от себя куски по-живому.
Большим облегчением было оставить ранчо "Джей-Арроу Соединённые" за спиной. Пускай Дарра лучше никогда не узнает, как было бы с Джудит, если при том не узнает и каково стало бы без неё.
***
Как бы сытно ни жилось Дарре у Риггсов, дорога захватила его с головой, наполнила его лёгкие каким-то особенным, сладким воздухом, развеяла все те тревоги, что скопились в его голове, пока он отъедался, работал, влюблялся и страдал. Как же приятно было снова хлебнуть лекарства для продления жизни — вернуться в движение! Когда не возвращаешься туда, где был час, день, неделю назад — словно саму смерть вокруг пальца обводишь. Следы путешественников малы, легки и недолговечны, оседлые же будто добровольно обувают ноги в капканы. Похожий на гроб дом в похожем на кладбище городе? Нет, спасибо. Ковёр из трав и вечно свежий ручей? Да, пожалуйста! Разве не лучше самому быть движением, а не памятью о нём, вбитой в рамочку и повешенной на пыльной стене?
Как ни странно, наивный настрой не вышел из Дарры ни когда они с Коулом поиздержались в пути и бесхитростно голодали, ни когда ждали исхода молчаливого противостояния с индейцами, ни когда выкручивались из мексиканской западни. Все эти угрозы были словно от какой-то другой смерти, той, которую ищешь и находишь сам, той, что будто бы потому чуточку добрее, что даёт тебе шанс подготовиться к страшной встрече. Наткнуться на злых индейцев в пути? Ну не пумперникель Шульцевский слопать, конечно. Но быть подстреленным в неожиданном ночном налёте после месяцев упорного труда? Что может быть хуже? В конце концов, Дарра не слышал, как кричал Пэдди, когда его мучили и убивали, а труп его выглядел хоть и ужасно, но ещё умиротворённо. Лучше чем бледный, болезненный, бесконечно долго балансирующий на краю Брэди.
Так что на прекрасный дивный мир вокруг смотрел Дарра не иначе как с улыбкой, урчащему брюху отвечал весёлым насвистыванием, далёким индейцам — озлобленно-азартным прищуром, а близко подкравшимся мексиканцам — лёгким оскалом. Ружьишко-то всё-таки было заряжено.
А может, дело было ещё и в том, что странствовать вдвоём оказалось куда легче и приятнее, чем в одиночку. И поговорить можно, и помолчать, зная, что ещё одна пара глаз высматривает возможности там, где не видишь их ты.
Поначалу везло. То дорогу кто добрый подскажет, то солнышко сверху улыбнётся, то горизонт безопасной своей чистотой порадует. Броди по свету сколько влезет, так-то! Если бы только не удача, переменчивая как сам ветер. Сегодня ты зверушку какую-нибудь подстрелил и сыт-счастлив, а завтра, поди ж ты, ни единой твари божьей поблизости! Уяснил Дарра быстро, что между поселениями да разными станциями почтовыми путь прокладывать всё ж таки выгоднее, чем как он тогда — без ничего да по голой прерии да по следам, что один чёрт дождь смоет! Домики-то так просто не смоет, это только Денвер наверно такой невезучий.
А где домики, там можно и курицу по дороге цапнуть. Ничем эти кражи в сущности не отличались от детских кукурузных "закусок", когда Дарра таскал вкусные жёлтые початки с чужих полей. Фермеры всё равно с лишней кукурузинки или цыплёнка не разорятся — мишень для индейцев на темечке нарисовав, по колоскам да пёрышкам не плачут!
Нет, Дарра не утратил уважения к чужому труду — помнил же, как сам за мечту брата пахал, как у тех же Риггсов научился-таки от честно выполненной работы удовольствие получать. Просто он... лис тех вспомнил. Брал столько, чтобы только прямо сейчас прокормиться, потому как питаться-то всё равно как-нибудь надо. Получится с курой — хорошо, а пальнут вслед — всё честно, дешёвая пуля да риск дорогую жизнь потерять на одной чаше весов, несчастная тушка средней клювастости на другой, плюс-минус равно. Всё ж таки не целое стадо скота, не голод и не разорение.
***
— И что, в этом Аламо прям все-все померли? — спросил Дарра Коула с лёгким недоверием, — а откуда тогда все рассказы?
— Да не знаю, — Коул пожал было плечами, но тут же продолжил рассуждать — кто говорит, всех перебили, а кто — что баб да негров пощадили. Мексиканцы хоть те ещё звери бывают, но всё ж не чистокровные индейцы какие-нибудь, так что... К тому же после Сан-Хасинто пленных было немало, они поди и рассказали нашим.
"Да и индейцы разные бывают", — хотел заметить Дарра, но смолчал, в очередной раз с грустью вспомнив тёмную ночь и полные страха, боли и неуверенности стоны Брэди.
Странно, конечно, было слышать про "наш славный Техас". Не клеились что-то все эти истории и виды пустынные с какой бы то ни было "нашестью". Конечно, оно тут всё в Нью-Мексико (да и позднее в самом Техасе) на Колорадо отчасти похоже было, но и Колорадо-то вон до сих пор толком не доосвоено, ну раз там краснокожие как у себя дома, кхм. Ну да. Они ж у себя дома как раз. Но, чёрт возьми, Аламо-то это когда было?!
Коул подсказал, что лет тридцать назад.
Ну вот. И что, как вот это вот всё такое недостаточно зелёное, недостаточно заселённое и вообще какое-то недостаточно родное уже тогда могло быть нашим? Настолько, чтобы прям костьми ложиться. Да ещё против таких головорезов!
Вспомнилась почему-то слава Джона Брауна. Вроде как тоже жил настоящий человек, боролся, хотя мог бы в потолок плевать. А потом хлоп, и нет человека, и сразу как-то будто и не было ничего. Но потом бац — и аж целая война с прослейверами, после которой рабов, наконец, освободили. Может оно всегда так? Кто-то яркий и неугомонный должен подняться, чтобы тыщи зароптали?
Хотя вот про Брауна хотя бы песню сложили душевную, а про парней из Аламо? Коул такой не знал. Словно в этих суровых краях одного призыва помнить было достаточно. Словно посреди таких пустошей всё равно не было ничего другого, достойного запоминания.
Потом Дарра как минимум дважды порадовался тому, что успел узнать эту историю. Играть в гляделки с индейцами и мексиканцами легче, когда помнишь, что до тебя кто-то в этих краях уже выходил из этой жуткой игры на своих условиях.
***
А Сан-Антонио Дарре понравился! Даже странно, что такой милый город так походил названием на имя кровожадного Санта-Анны. В честь одного и того же святого их что ли прозвали? Да, впрочем, какая разница.
Что-то такое наверно и ожидалось в конце выстраданного пути — большое, непонятно-красивое и знакомое-но-непривычное. Конечно, на самом деле таким символом финала станет чуть позже гигантское стадо лонгхорнов, но тогда Дарра просто не мог перестать крутить головой по сторонам, пытаясь запомнить все эти белые, сливающиеся с маревом от жары, дома, всех этих южан, кажущихся большими из-за пончо, шляп с действительно широкими полями и отбрасываемых ими длинных теней, всю эту петушино-бойцовскую крикливую суету, сменяющуюся благолепной тишью сиесты.
В Сан-Антонио всё было не такое, как в степенно-практичной Айове. Взять хотя бы местных жителей — ну чисто колдуны да ведьмы! Если и работают, то где-то за закрытыми дверьми и ставнями, а вообще такое чувство, будто деньги из воздуха делают, что все эти лошади, кони и коровы с быками были здесь испокон веков, а местные просто их нашли и стали продавать, совсем не дуя в ус! Нет, Дарра, конечно, понимал, что скотоводчество тоже по-своему тяжелый труд, но всё ж не такой, как землю пахать и от милости природы зависеть. Опять же, в Айове, например, такого количества скота никто отродясь не видал, а здесь стада из сотни-другой коров были будто бы нормальным делом (встречались такие Дарре и Коулу по пути не раз и не два). Бесятся местные с жиру, музыку свою бренчат тут и там, одеждой щеголяют — через одного-двух все то с пёстрыми угловатыми узорами, то какие-то амулетики носят и побрякушки, даже в гривы и хвосты коням их заплетают, и даже если в остальном босяк босяком, всё равно смотрятся броско и держатся лихо, грудь колесом, рукам покоя не дают — жестикулируют как припадочные. И бормочут, бормочут все что-то непонятное, то по-мексикански, а то и даже по-английски, и всё равно стоишь и как дурак глазами хлопаешь.
Взять хоть женщину ту, Мэри-Люси-Тапси. Ну колдунья же! Старая, а как посмотрит призывно — аж в дрожь бросает, Фанни такой взгляд и не снился. Но при этом с мужем, и дом есть, ну то есть вряд ли шлюха какая-нибудь бывшая. Вон как тот мексиканец о ней заботился! И аж из самого Сан-Франциско, ну ничего себе! Откуда она могла знать, что этот город для Дарры значит? И как это она здесь так далеко на юге оказалась, если даже такие прожжённые бродяги как Дарра с Коулом в пути чуть было копыта не отбросили? А если ведьма, то они ж это, летать умеют. А мужика этого приворожила, получается. А шлюха что, не может быть ведьмой? Да не, некогда ей наверно. А у этой племянник ещё какой-то в тюрьме... А что если это просьба-задание такое? Найти этого узника и, ну, освободить, например? А если рукой махнуть, то проклянёт? И ураганом каким-нибудь в самый этот самый Сан-Франциско зашвырнёт?
Да, местных Дарра не то чтобы побаивался, но на первых порах точно смущался, с готовностью и благодарностью уступая общение с ними Коулу. Может из-за этого как раз и не получилось у него перед мистером Киммелем выступить достойно?
***
— Коул... — Дарра смущённо подёргал партнёра за рукав, — Спасибо там, ну, что договорился. Мне б в голову не пришло всё так разложить по полочкам. Круто ты это, короче.
На отходняке после заключения договора до Дарры не сразу дошло, что если бы не Коул, он бы сейчас вообще понятия не имел, как быть. Так его накрыло это осознание, что даже слова путаться от волнения стали. Вот как же ж так? Вроде два с лишним месяца ехал и ехал по этим прериям, готовился, так сказать, мысленно к этому великому перегону, мир новый поглощая, а потом столько всего пережил, что в какой-то момент раз! И забыл напрочь, зачем вообще едет куда-то. Вымотала дорога, как ни крути. Хорошо, что Коул не подвёл и таким другом оказался.
И Дарра не то что Сок Тарантула ему окончательно простил в тот момент, а во что бы то ни стало решил такое доверие оправдать. Не хватало ещё, чтобы из-за каких-то его оплошностей такого славного парня без денег оставили, которые он к тому же под конец их пути ещё и в подарок обратил вместо займа (святой, ну просто святой)!
Потому наверно и не испугался Дарра, когда сам перегон начался. В голове уже достаточно пусто было после неудачи с боссом и триумфа человеческой доброты в лице друга. Как раз местечко для всех премудростей освободилось!
Запомнил Дарра и как всех-всех лошадей зовут, и где у кого в команде какое место, и кто-что на нём делает, и с каким опережением надо тут-там работать, чтобы другие как раз к важному моменту с тобой поравнялись (когда стадо поворачивать надо было, например), и как ветеранам не перечить, а именно что помогать, делая то, чему уже научился, и как себя вести на раздаче еды и при её потреблении, и почему повар-куки* по сути важнейший после босса человек у ковбоев.
Вообще, Герби Дарра нравился. Какой-то он добродушный был, в отличии от большинства суровых ковбоев, в обществе которых Дарра какое-то время чувствовал себя немного самозванцем, принятым не столько за умения, сколько потехи ради и заступничеству благодаря. Герби же был не такой, шутковал, подбадривал, усталые потуги Дарры изобразить что-то на скрипке похваливал. А потом даже повадился обучать Дарру знахарству!
— Укусила змея? Шо лыбишься, их тутова полно! Мчи сразу к корове, на худой конец куру хватай, ну или совсем если край, то коня своего. Режь кусок мяса потолще и к укусу прикладывай! Кровь и плоть, пока ещё не совсем отмерли, часть яда в себя оттянут. Ну иль луковицу хотя б примотай. А потом молочая завари и пополам с виски внутренности промой! Так-то.
От Герби Дарра узнал, как использовать пепел, муку и паутину для остановки кровотечения (и как ту же паутину добывать грамотно, чтобы и быстро, и не комкалась сильно), как спать с вложенной в носки разрезанной луковицей ("увишь, как почернеет наутро, всю заразу впитает!"), как унимать боль от ушибов отваром из коры ивы (в Техасе росла так называемая чёрная ива), как вить нити для зашивания ран из промоченного в виски ("шоб от заразы") конского волоса, как лечить кашель сиропом-тодди из вольной смеси лука, чеснока, лемона, мёда, кофе, полыни и, конечно же, виски, и ещё много чего другого.
— И вообще чеснок почаще жуй, а пополам с перцем-халапеньо так вообще сплошная польза!
Где-то половину россказней повара Дарра вынужденно счёл байками (как-то стыдно было переспрашивать и уточнять, когда такой матёрый дядька что-то такое спорное про силу стейка против змеиного яда говорит), но на всякий случай запомнил, а более убедительно звучавшую половину и вовсе накрепко на ус намотал.
Ещё Дарра с Джошем общался, по сути как изгой с изгоем. И да, не то чтобы другие их реально куда-то изгоняли или прям сторонились, напротив — Дарра чувствовал, что эти вечно сердитые и мучимые работой люди на самом деле где-то в глубине души благодарны каждому в команде просто за то, что каждый делает хоть что-то, чтобы облегчить всем жизнь. Просто у ковбоев не принято было давать поблажки — жизнь не даёт, а они что, не по жизни ходят? Нет, ковбои этой самой жизнью дышали, и потому любому, кто не мог себя поставить или за себя постоять, за честь считали влепить славный условный подзатыльник, просто чтобы не расслаблялся и не забывал, какое великое в сущности дело они все вместе делают и какой великой жизнью живут.
И хоть Дарра, к собственному сожалению, себя пока что истинным ковбоем не считал, но самой сохранившейся в нём жалости был в тайне рад. Ещё не заматерел он в этом жутком перегоне настолько, чтобы не подбадривать Джожа после того, как какой-нибудь Плеинвью задирал его просто потому, что мог, как и сама жизнь могла в любой день обрушить на Джоша песчаный смерч, пинок сдуревшей от чего-то лошади или какую-нибудь болезнь.
— Шкуру вы поди не так зачистили, как они привыкли, — объяснял Дарре Джош причину агрессивного поведения гостей фермы Дайсонов, — Ещё, сам говоришь, они женщину искали, а ты им про еду какую-то, и не сейчас, а потом. В торговле так нельзя. Хоть бы показал, что выращивали. Вот с флягами наверно угадал, вода всегда пригодится.
Джош много чего рассказал Дарре про то, как ведут дела индейцы. Про известные большинству жесты, про самые ходовые слова торгового языка, про племя мобиль, от диалекта которого многие из них и происходили. Эти бы знания, да пораньше! Может, и удалось бы не допустить того налёта...
Впрочем, грустить у Дарры не было ни времени, ни сил, ни, честно говоря, желания. Наконец-то он занимался настоящим делом! Он двигался куда-то в своём странствии и работал одновременно! Что вообще может быть лучше?! Конечно, неприветливые ковбои, ветераны этого тернистого пути, не сильно помогали влиться в команду, но, с другой стороны, и не шибко-то мешали. Они шли словно бы чуть в стороне, настолько рядом, чтобы суметь оценить вероятного собрата по достоинству, но достаточно далеко для того, чтобы он всему по-настоящему нужному научился сам. И это было... честно! Немного жестоко, весьма рисково и очень достойно. Все шишки (кроме той малости, что брали на себя партнёр-Коул и отдельные добряки-по-праздникам Джош и Герби) оставались у Дарры, но и все реальные заслуги признавались за ним как будто бы безоговорочно. Никто особо их не отмечал, не хлопал радостно по плечу и не угощал припрятанным виски, но Дарра читал во взглядах молчаливое одобрение, и оно грело кровь сильнее любого самогона.
С каждым пережитым днём Дарра чувствовал себя даже не просто более своим в этом кругу повидавших жизнь мужиков, а более близким к пониманию самой этой сложной жизни.
Так было до того момента, пока жизнь не решила устроить Дарре экзамен.
***
Стампид ужасал и восхищал одновременно. Не как великое творение рук человека — красиво сложенный дом или ладно организованная работа, а как великое движение самой природы. Как в детстве, тогда связанном лишь с одной коровой — ожившая стихия, ливень, потоп, бурлящий поток вышедшей из берегов реки! Только теперь это была не равнодушная прозрачная жидкость, а полная дикой паники красная сущность жизни, не вода с небес, а кровь тысяч животных! Громогласный рёв — дрожью в самое нутро, хватка стального кулака на кишках и надрывный шёпот угрозы: "не дёргайся, а то сам как дёрну".
Но Дарра дёрнулся, бездумно сорвавшись в галоп и не почувствовав ничего кроме щемящего сердце задора. Да, да, вот так! А ещё быстрее, громче, страшнее и безумнее можно? А ещё?! Стальной кулак блефовал — холодная рука в скрипящей перчатке принадлежала самому Дарре, и только он решал в тот момент, оправдать ею своё малодушие, или же поддержать решимость.
Он видел, что стало с Галливером, но в тот миг, когда тот скрылся под массой прущего вперёд скота, вспомнил лишь спокойную суровость негра, исправно работавшего и стойко вынесшего ларьят Плейнвью. Эти ковбои сами открыли в прериях именно такую школу. Сделай сам и получи своё, выдержи удар судьбы и отыграйся на ней сполна. Дарра промчался мимо.
А как же Коул? Вдруг эти беснующиеся коровы опрокинули его так же, как Галливера?!
Жуткая вспышка молнии высветила для забывшего обо всём Дарры не ближайшую участь друга, а его вероятную дальнейшую судьбу. Стадо разбежится по округе, и его будет уже не собрать, уж точно не в изначальном количестве. А значит, не видать денег ни мистеру Киммелю, ни тем более остальным ковбоям. И Коулу! Добряку и ловкачу Коулу, поручившемуся за Дарру и великодушно простившему ему долг, опять придётся голодать и побираться!
Дарра оправдает его доверие.
Остановит стампид.