В драке было как в любви: сначала круто! Стояли Дарра с Нэдом в круге приятелей, дышали бурно и руками махали, разогреваясь и наконец-то меряя друг друга лучшими мерками — полными высшего признания взглядами. Круто, когда тебя признают достойным драки соперником! Будоражит, стержень какой-то внутри закручивает так лихо, что почти что сверло получается, веришь без проблем, что любую скалу таким сковырнёшь, любой, матьиго, сейф продырявишь!
Потом стало не очень. Кулаками махать будто бы большого ума не надо, а только получалось по всему, что коли вдаришь бездумно, то и попадёшь бестолково. Какой выхлоп предплечья да плечи друг другу отбивать, синяками мелкими сыпать? Только дыхание спирает понемногу, ноги в грязи скользят, и тут р-раз, встречный хук в скулу! Или куда там? Не понять, искры в глазах, кровь на руках. Даррина кровь! Ух, понеслась!
В какой момент произошёл перелом, Дарра не понял, но почувствовал. Был ещё запас сил. Хватало ещё терпения от боли зубами скрипеть, а не стонать. Получалось ещё ногами двигать да туловище вертать, руки пускай как свинцовые, но слушались, а самое главное — запершийся в голове упрямый барабанщик не стёр ещё пальцы до костей, долбил и долбил свой ритм. Вот это чувство своих возможностей при кажущейся загнанности и стало причиной победы, его-то Дарра и хотел бы запомнить, да куда там!
Как оттащили его от Нэда, как разогнал всю свору Коул, так Дарра один только гул в голове и услышал, как у паровоза вдали, про который сколько ни вслушивайся, ни за что не скажешь, приближается он или удаляется. Тело тоже не отставало — ныло от побоев, а ещё было дурацкое ощущение, будто на каком-то пальце ноготь треснул.
А вот дышалось привольно. Холодок вечерний нипочем был, а хмель и что-то ещё задорное в крови так радостно вопили, что даже гул дурацкий постепенно из ушей вытек куда-то. Получилось наконец разобрать, что там Коул говорит, да и водичка на лице помогла изрядно.
— Да мы так-то тож Святого Патрика уважаем, — важно возразил Дарра товарищу и даже хмыкнул, дескать смотри-ка, я и такой разговор после драки поддержать могу, а уж борделя твоего и подавно не боюсь, — И кстати про дьявола-то я смекнул, что ты шутишь. Ну не может же он всех успевать нюхать на входе, да во всех бр-рделях разом! Да и крест, я тя спрашиваю, на что? Видал я, как один из посетителей там в дверях крестился, и ничего ему не было, я через проём видел! Так что ты врать ври, а сам веди давай! Поглядим, чё там!
И они пошли, расстреливая по пути бутылки и громко хохоча. Расстреливал и хохотал, впрочем, по большей части Коул, а Дарра лишь поддакивал, стыдливо вплетая в смешки стоны боли (поспевать за Коулом было непросто), но ему казалось, что и у него в руках дымился какой-нибудь красивый револьвер, что и он метил осколками направо и налево, и даже вон та дырень в бизоньем черепе над баром — его рук дело, знаете ли! В душе у Дарры в тот момент воистину сами ангелы пели. В борделе же они моментально заткнулись.
Пронзительная музыка под сводами дома греха останавливала и сковывала, вынуждала даже дышать медленно и осторожно, как на пламя маленькой свечки. Не такого приветствия ожидал Дарра от блудниц!
Впрочем, блудницы себя ещё потом показали, а пока что Дарра не без восхищения слушал трёп Коула и поражался, как этот лихой парень может так непринуждённо себя вести в этом поистине странном месте да в такой ужасно неловкой компании. Женщины-то тут были ну совсем на себя не похожие, по сравнению даже с теми певичками из Совы, что одевались легкомысленно и вели себя раскрепощённо, но всё же в целом по-женски, вовремя сворачивая с кривой тропки разврата на проторенный путь благопристойности (что и завораживало). Обитательницы борделя же раздеты были больше чем одеты, и не холодно им? Лица в какой-то краске, лоске, тоске... или показалось? Да нет, приветливые, шутят, смеются, и опять не как женщины, а очень даже близко мальчишечьей простоте и вольности — Дарра как-то так с друзьями на ферме под Демойном перешучивался, ну правда! Только эти ещё и держались похоже (хотя и совсем не так!) — плечики расправлены, коленки расставлены, кто-то подбоченившись, кто-то голову набок склонив. Была в их позах такая расслабленность, какой не видел никогда Дарра у вечно горбатящихся над стиркой, уборкой или готовкой матери, Дейдры или миссис Риггс. Даже веселушка-Джудит будто самой жизнью приучена была когда надо потуплять взор и складывать руки на переднике платья, скромно семенить при ходьбе и не перебивать мужчин во время важных разговоров. Эти же непонятные существа и смотрели открыто да с вызовом, и ходили важно чуть ли не враскачку, и Коула перебивали ничтоже сумняшеся! Это откуда они такие взялись?
Изумление сменилось лёгким страхом, когда пришла пора выбирать. Лёгким — потому что вроде бы как ничего жизни Дарры здесь не угрожало; в конце концов все, кого Дарра знал и кто ходил в бордели, возвращались обратно живыми. И вроде бы как обстановка была даже шутливая, на игру похоже (хотя когда его руку засунули между ног, Дарра заподозрил жульничество), и вроде бы улыбки на лицах, и интерес к нему живой, и все эти округлости, от которых в жар невольно бросает... Вот только чувствовалось и то, что ставится здесь что-то на кон, что-то забавное и в чём-то милое, но в сущности своей бесполезное. А ещё проступала посреди всего этого весёлого сумасшествия безразличная глыба уверенности: "и эту ставку ты точно проиграешь".
Но даже если так, жалко что ли? Да будь у Дарры коробок какой-нибудь разукрашенный, но пустой и слишком маленький, пуговица блестючая, но не по размеру и не понять куда подходящая, или самолепная глиняная фишка из старой-старой детской игры, о которой одни только воспоминания приятные и остались, а сама она — тьфу, только карман пачкает! Да ужели не проиграл бы такой хлам Дарра таким красоткам? Да хоть каждой, да хоть до утра!
А вот так-то как раз и не получится. Это только на один раз, и дальше ставки другие будут, когда деньги, а когда и взгляд, и стук, и вздох. Сейчас иначе. Поэтому так важно выбрать, а ещё важнее — не забыть прислушаться к советчику внутри себя. Упрямый барабанщик как раз снял с шеи барабан и с усталой улыбкой откинулся на спинку стула, словно зная, что через час будет уже другим.
— Фанни.
Дарра не узнал свой голос. Зато узнал что-то другое — тепло рук, тьму волос, тонкую изморозь на голубых глазах, узнал не потому что знакомо, а потому что желанно, узнал то в себе, что в десяти случаев из десяти выбрало бы теплые руки, чёрные волосы и голубые глаза.
Он встал и взял высокую, выше себя на голову, девушку (почему-то только в этот миг он и подумал про неё как про девушку) за руку и с ухмылкой на пол-лица, но с хмурым лбом повёл за собой вверх по лестнице, стараясь делать всё точь-в-точь как перед этим делал Коул, разве что не запнулся ни на одной ступени.
Должен же он был что-то сделать и по-своему.