О том, что мистер Лэроу может отказать ей, или его вовсе не окажется в «Маркграфе», Камилла даже и не думала. Прошедшие годы и испытания внушили ей уверенность, что слово, данное ей, обязательно будет исполнено: ее красота и умение расположить к себе есть тому непреложный зарок. То же предательство, что шрамом легло на сердце, девушка старалась не вспоминать, а если и припоминала, то убеждала себя, что виной всему родственные связи – никто иной не смог бы обвести ее, ученицу и наперсницу самого майора Деверо, вокруг пальца. Что же, недавний знакомый эту уверенность изрядно пошатнул.
Когда Лэроу сначала не признал ее, а потом озадачил новостью, что нашел иного напарника, Милли была попросту огорошена: все те воздушные замки, что она строила тягостными часами в больнице, словно ветер унес. Девушка отвела взгляд, словно ее заинтересовал вид за окном, а пальцы в это время мяли и теребили грубоватый ситцевый манжет платья, то сжимая его, то с нажимом пропуская между пальцами. Дальнейший разговор был ей понятен: «извините, но..», так что оставалось только одно: решить, здесь ли ей дожидаться Кейт, или заложить что-то из драгоценностей и не солоно хлебавши вернуться в Мемфис. Кусая губу, чтобы итальянские эмоции не прорвали ирландское гордое стремление не демонстрировать душевной боли, девушка склонялась к первому варианту – вот только чем зарабатывать на жизнь в ожидании лучшей подруги, она не знала. Спонтанных идей было громадье, но ни одна из них не была продумана – так она была уверена в словах картежника.
И тут новая неожиданность – мужчина закончил свою речь согласием, живо отозвавшимся на лице его собеседницы широкой довольной улыбкой и прищуренными глазами. В душе Милли бурлила и клокотала эйфория – ее научат играть так, что она никогда не познает нужды и не будет зависеть от мужчин, какими бы они благородными не были! Она сможет войти в общество, достойное ее ума и благородства, и сможет положить свою жизнь на алтарь музыки, не оглядываясь на то, как жить. Это был самый настоящий катарсис – так, наверное, ощущает себя приговоренный к казни, которому прямо на эшафоте объявили об амнистии и компенсировали все нравственные и духовные страдания.
Правда, не обошлось без ложки дегтя: зная, что Уильям собирается на Запад, Кина была уверена, что с его отъездом обучение и завершится. В ее фантазиях за те полгода, пока «врач» будет решать наследственные дела, он ее – а может и Кейт! – натаскает и обучит всем премудростям той игры в карты, где ты сама для себя работаешь Госпожой Удачей, а там уже две девушки отправятся в вольное плаванье своей дорогой, а картежник – своей. А что, все честно: будучи шиллом, она за эти полгода – почему именно такой срок, начинающая авантюристка не знала, но приняла его за истину – поможет ему подзаработать, а он за это заплатит знаниями.
Увы, все оказалось куда сложнее: обучение карточной игре было сродни учебе в каком-нибудь университете – прежде, чем стать самостоятельным игроком, пройдут годы, Madonna mia! К тому же Лэроу брал на себя все расходы – а значит, на еще одну душу он вряд ли согласится. Это было досадно, но Камилла быстро убедила себя, что Китти не обидится, и будет терпеливо ждать окончания ее обучения, попутно занимаясь… ну что-то же она умеет? А потом Мила передаст своей спасительнице все новоприобретенные знания, и тогда они вместе отправятся навстречу счастливой, роскошной жизни! В общем, наброски плана в голове были согласованы, и девушка осторожно кивнула.
Сама мысль о том, что ее взаимодействие с Уильямом будет проходить под эгидой контракта, итало-ирландку не смущало: во-первых, северяне страсть как любят все эти контракты, договоры и соглашения, а во-вторых, дело-то действительно непростое и, выходит, на первых порах для наставника насквозь убыточное, так что ничего такого в изустном пакте нет – здравая предусмотрительность, да и только. Помолчав, словно она взвешивала все pro e contra, а на деле не желая унижать себя немедленным и радостным «да!», она все же ответила, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно:
- Я согласна, и считаю даже это разумным. Это, как говорят на Севере, деловой подход. К тому же, - она неловко улыбнулась, - такое крючкотворство равно демонстрирует серьезность и ваших, и моих намерений. Вот вам моя рука… партнер.
…Будущая великолепная картежница была свято уверена, что обучение начнется прямо на следующий день после контракта, но жизнь в очередной раз показала, что домыслы Камиллы не всегда соответствуют действительности: вместо зеленого сукна ей пришлось довольствоваться унылыми четырьмя стенами и осточертевшими уже мыслями о прошлом, неизменно скатывавшимся к «а если бы я…». Единственно, что скрашивало тягомотное ожидание, так это мысль о том, что скоро ей построят новые платья, и тогда она сможет с подлинным удовольствием избавиться от постылых и скучных серых тряпок. Нет, смена гардероба должна была обязательно пойти на пользу!
Впрочем, признаться, вспоминать то, как прошел выбор обновок, было неприятно. Никакая радость от выбора тканей и цветов не могла заглушить ощущение, что она – кукла, которую наряжают хозяева для своих целей. И хорошо если кукла, а не содержанка, которую решили сделать более привлекательной! Однако нет худа без добра: у Лэроу и вправду был хороший вкус, так что одежды должны были получиться достойные, в которых не стыдно выйти в общество. Ну право дело, не казаться же на улице беднячкой, едва сводящей концы с концами!
Так что стыд от того, что ее наряжает едва знакомый мужчина, густо мешался с предвкушением возможности облачиться в хорошие вещи – по такому ощущению Милли весьма соскучилась: ведь грамотно подобранное платье добавляет и красоты, и уверенности, и хорошего настроения, и даже здоровья. К тому же можно будет наконец выгулять украшения, и новые, и старые. Только бы дождаться!
Вот ожидание и бездействие и были-то самыми главными врагами девушки: дома и у Мишеля она могла всегда почитать, помузицировать, отправиться на прогулку, наконец! Про житье в дедушки и говорить нечего – в доме у Хогана о безделье можно было только мечтать. А тут… Лежишь себе, шарик меж пальцев катаешь, забыв уже, что ищешь на нем царапинки, и только иногда, вспомнив, зачем он нужен и ощутив что-то, подпрыгиваешь с кровати, чтобы понять, что ощущение обмануло – и тогда снова продолжается бесцельное и унылое таращенье в потолок.
С беспроглядным мраком действительности немного примерили похождения Фабриччо, читать о которых было действительно интересно – хотя Миле был скорее был по душе более повествовательный и плавный формат. Тем не менее, как и все хорошее, книга быстро закончилась, и осталась совершенно не привлекательная обязанность зубрежки: благо написано хоть было достаточно четко и ясно, а диалоги врезались в память крепче описаний, оседавших не словами, но образами. Девушка с радостью бы проигнорировала совет, но по зрелому размышлению она поняла, что для насквозь незаконной игры хорошая, а вернее безупречная память – штука необходимая. Так что приходилось, сцепив зубы, или лежать подобно истукану, или мерить номер шагами, раз за разом пытаясь воспроизвести написанное вслух. И если с запоминанием в моменте особых проблем не было, то вот вспомнить то, что было страниц пять назад, было нелегким делом – быстро заученное столь же быстро испарялось.
Но хуже дней были ночи: исполненные хруста трескающегося дерева и звука лопающихся струн, все подступающих языков голодного пламени и неимоверной духоты, тошнотворного запаха сожженной плоти и неумолчных стонов. Девушка мяла простыни, вскакивала в холодном поту посередь ночи, просыпалась от собственных вскриков. Это был ужас, возвращавшийся вновь и вновь, и нередко поутру она чувствовала себя совершенно разбитой. Доходило до того, что ей стали приходить мысли о том, что надо уйти в монастырь: там, в Божьем доме, ад на земле должен был оставить ее.
Но тут пришли заказанные платья: такие, ах!, прекрасные и изящные, что всяческая мысль о том, что прожить оставшиеся дни где-нибудь в обители кармелиток, растаяли, как снег под палящим солнцем. До глубокой ночи Кина вертелась перед зеркалом, любуясь обновками и по-разному сочетая их с аксессуарами и прическами, и не могла налюбоваться собой. Благодарность к напарнику взлетела если не до небес, то оказалась немногим ниже их.
А потом был званный вечер у местного заправилы, на котором бывшая шпионка убедилась, что ее представления о богатом обществе несколько, эгм… не соответствуют действительности. Относя себя к без пяти минут высшему свету, Милли и подумать не могла, как она заблуждалась и какой наивной была. Что же, теперь планку желаний пришлось поднимать куда как выше. И пускай Лэроу наделал с утра кучу замечаний, это не обескуражило его подопечную – та горела желанием узнать все тайны этикета и общения в столь высоких сферах. Само собой, все это, она понимала, должно быть не в ущерб основному обучению: занимать роль содержанки сколько бы то ни было уважаемого человека Камилла не собиралась, веря в свой талант и счастливую звезду.
К тому же это было так занимательно – вести себя среди чужих, как своя! Так что идея изображать обитателей городского дна нашла в душе картежницы не меньший отклик: а почему бы, собственно, и нет? Это так увлекательно – играть роли, и так похоже на то, когда она помогала милому Нату!
В общем, на следующем мероприятии Кина выложилась по полной, действуя на ярких эмоциях и некоторой браваде – мол, смотрите, мистер Лэроу, я еще не так могу, я все ваши советы запоминаю! Как итог, общество оценило ее труды, дав наконец возможность попеть не для себя и не для дедушки, а для самого настоящего общества! И, вроде как, северяне остались довольны: еще бы, она на эмоциях просто блистала! Уильяму, вроде как, ее старания тоже пришлись по душе – а это было еще более важно, ведь именно от него зависело, получит ли она золотой ключик в прекрасный новый мир, или так и останется разыскиваемой шпионкой и убийцей.
Доя полного удовлетворения не хватало только одного – гитары взамен потерянной, так что спустя пару дней пока-еще-мадам-Тийёль, набравшись смелости, попросила у коллеги подарить ей инструмент взамен безвременно сгоревшего: вещь же не самая дорогая, но весьма полезная, когда не забываешь о практике. Больше ни о чем просить – и об этом она предупредила – девушка не собиралась.
….Да, уметь подстраиваться под публику было завлекательно, но еще больший ажиотаж вызвала возможность научиться читать людей словно книги. Ни о чем подобном Камилла раньше не думала, полагаясь все больше на первое впечатление, и глубоко в детали не вдавалась, хотя и знала, что к каждому особый подход нужен, и использовала его – но все больше интуитивно. Но теперь, когда напарник приоткрыл калитку в мир тайной сущности открытых, казалось бы, людей, все предыдущие ухищрения стали казаться по-детски наивными, грядущие же знания – чем-то сродни мистическому откровению. И, словно в омут головой, Кина со всей своей пылкостью отдалась новому искусству: восторг был столь силен, что на пару дней даже прекратились кошмары.
Правда, потом они вернулись, и девушка снова была вынуждена искать от них спасение. Подсказка пришла с неожиданной стороны: один из тех, кого она «читала», оказался доктором, порекомендовавшим пожаловавшейся на дурные сновидения девушке принимать лауданум. Правда, эта панацея таила в себе немало опасностей, о чем Мила вскоре убедилась, прочитав великолепнейшую книгу де Куинси – вот отрывки из «Исповеди…» она потом могла цитировать практически дословно. И все же крепкий сон был куда ценнее всех возможных побочных эффектов – от лауданума можно было сойти с ума или умереть, если не рассчитать дозу, а от еженощных ужасов безумие было неминуемо. К тому же бессонные ночи сказывались и на лице, заострившемся и резком, и на характере, становившемся скверным, и на внимательности, рассеянной, как кавалерия федералов под огнем батареи. Предупредив для порядка Лэроу, Кина решила все же прибегнуть к опиумному настою, предварительно расспросив всех, кого могла, как сгладить возможные острые углы и избежать проблем.
А пока плаванье продолжалось, картежница с наслаждением осваивала то роль молодой ревнивой жены, то забитой племянницы, то самоуверенной невестки, то вовсе незнакомой девушки. Это было завлекательно – преображаться и менять эмоции по щелчку пальцев. Не меньший азарт был и когда требовалось «узнать» соперников Лэроу лишь за пару минут разговора, почти что не глядя на них. Было непросто, и ошибок была тьма – но зато сколько интереса и радости, когда старший партнер подтверждал догадки!
Но сколь бы много удовольствия не было от «чтения душ людских», как это иногда выспренно называла Камилла, а все же она пришла к Уильяму за другим – и вот в этом-то направлении подвижек не было. Оставалось только терпеливо ждать да иногда злиться на неторопливого учителя, а свободное время, когда людское общество уже обрыдло, гладкость стального шарика вызывала желание зашвырнуть его куда подальше, а буквы в книгах плыли перед глазами, посвящать эпистолярному жанру.
К написанию писем девушка подошла со всей серьезностью. Первое письмо, подготовленное в трех экземплярах, было адресовано Китти: первое должно было быть направлено в больницу в Мемфисе, второе храниться на почтамте в Сент-Луисе «до востребования», третье – в «Маркграфе», на случай, если Кейт придет в ее отсутствие. Текст был везде идентичен: она сообщала, что планы сбылись и теперь ее занятие – то, что было обговорено. Дальше следовало признание в том, как сильно она соскучилась по лучшей подруге, вопросы о самочувствии и необходимости помощи. В заключение Мила выражала надежду вскоре обнять свою подругу и расспросить обо всем лично.
Второе письмо, гораздо более пространное, предназначалось Хогану. Сообщив во первых строках, что она в порядке и проблем не имеет, девушка описала коротко свои злоключения и счастливый их исход, поинтересовалась, как живется дедушке и не послать ли ему что-то с оказией, а следом просила списаться с мамой и узнать, как живет семейство Дарби, и не ищут ли до сих пор их старшую дочь. Обратным адресом был указан все тот же «Сент-Луис, до востребования» - так она сочла надежнее всего, а то вдруг из номеров придется съехать?
…Письма позволили на некоторое время разогнать затянувшееся ожидание, но вскоре сомнения вернулись с новой силой. Столько времени уже прошло, а ее до сих пор не учат картам. Так не то, что новому не научишься – старое забудешь! Так что однажды Мила не выдержала, и прямо заявила Уильяму, что она, вообще-то, ждет несколько другого. Умение узнавать людей и играть в эмоции бесподобно – но все же не та цель, ради которой она стала шилл.
И Лэроу согласился. Но сделал это так, что лучше бы ответил самым грубым и матерным отказом.
Такой подлянки от напарника она не ожидала, и сразу же густо покраснела – словно вспыхнула вся. «Да как он себе позволяет!» - первым же желанием было отвесить негодяю хорошую затрещину и выйти вон, лишь бы больше никогда его не видеть. Вторым – закатить скандал с битьем посуды: «Да я… Да никогда… Свинья!». Третьим голос подал разум, полностью проигнорировавший последнюю реплику, потерянную за бешено стучащей в висках кровью: «За все надо платить, а он пока что работает себе в убыток. А у меня есть только одно – я сама. Хочу научиться – придется…» - нахлынуло скривившее рот омерзение. – «Или возвращаться с пустыми руками и без шансов на будущее. Такова цена, а Нат все одно далеко – свидимся ли вновь? А значит, придется… Тварь! Как это низко и мерзко… Но я не могу, никак не могу иначе: Господи, прочти меня, грешную – это его грех, не мой!» - понурив голову, девушка ушла за ширму, горя яростью и стыдом.
Раздеваться пришлось донага, оставшись в одних чулках, и, прикрываясь, как можно, руками, выйти к насильнику. И сгорать от смущения, ощущая каждый шаг как ведущий на Голгофу. «Надо было опиума принять – было бы проще».
Камилла была готова платить – но что придется выслушивать монолог о столетней давности стремлениях, она не подозревала. Это было дико, противоестественно, странно – но вспоминалось при этом лицо Марко, когда в него выстрелили. Желание проделать то же самое с «добрым мистером Лэроу» все крепло, и от этого было еще некомфортнее – негоже желать смерти другому, да еще представлять, как ты его сама убиваешь! Но настоящим ударом стало осознание, что Уильям не собирается брать ее, но лишь учить избавляться от страхов и стыда.
Поняв это, дрожащая осенним листом Кина коротко рассмеялась, совершенно не чувствуя веселья – только камень, свалившийся с души. А вот неуверенность и опасения никуда не делись: сидеть обнаженной перед чужаком было все также неудобно и неприятно. Какая уж тут игра, когда все мысли только о том, как прикрыться от глаз этого ненормального? Coup de grâce стала совершенно сумасшедшая просьба закурить. Девушка хрюкнула и в голос расхохоталась, пряча лицо в ладонях. Плечи ее тряслись от несдерживаемых рыданий, в которых переплеталось все: облегчение и страх, срам и непонимание, дикость происходящего и его холодная логика.
Только через пару минут она, все еще всхлипывая от смеха и слез, выдавила:
- Иисус, Мария и Иосиф! Щас 'аздам, – и добавила одно из любимых дедушкиных словечек, когда тот был совершенно не в духе. – фокайллет!