Всего мгновение Мила смотрела, как пылает гитара – ее гитара, ее музыка – а потом чья-ту рука потащила ее дальше. Ничего не видящая, задыхающаяся от дыма, со слезящимися глазами и сердцем, бьющимся так, словно пытается вырваться из груди, она покорно позволяла вести себя вглубь пожара, продолжая из последних сил, невеликих, как у птички, вцепляться в чемодан – одно из немногих что у нее осталось от прошлого. Он бился об углы, норовил ударить по колену, всячески мешался и затормаживал, но разжать сведенные пальцы было выше ее сил.
И вот уже перед нею обрыв, ведущий в бесконечную пропасть – словно одинокий утес над черной водой. Мелькнули картинки из прочитанных романов, как несчастные девы вот также стояли на краю, готовые одним шагом поставить точку в тяготной жизни – и откуда в них столько сил было? Но всегда, всегда приходил благородный влюбленный кавалер, хватающий свою любовь за руку и мешающий ее последнему прыжку в вечность. Кавалер был и рядом с Киной – только вместо поддержки он подтолкнул ее: и нельзя сказать, что девушка, перепуганная и визжащая, была этим фактом недовольна. А уж что послужило точкой приложения сил – дело десятое: для итало-ирландки своя жизнь была дороже морали и благопристойности.
Протяжный крик оборвался, когда она с головой ушла в воду, ударившись пребольно о что-то твердое. В раскрытый рот хлынула вода, мигом ставшие мокрыми волосы водорослями облепили лицо, грудь сдавило, перекрывая путь воздуху. Темные глубины приняли ее в свои объятия, и девушка отчетливо поняла, что это и есть ее Преисподняя – медленно погружаться вниз, не видя ничего и не имея даже сил барахтаться. Но мироздание решило иначе: руку с чемоданом потянуло вверх, будто лебедкой, и Кину вырвало на поверхность, во вспененное море голов и рук. Отфыркиваясь, задыхаясь, она оглянулась – и в испуге закрыла глаза при виде сотен, как ей показалось, конечностей и распахнутых в исступленном вопле ртов. А потом происходящее вокруг перестало ее интересовать – холод мириадами острых иголочек пронзил тело, заставив жалобно вскрикнуть. Возможно, она снова заплакала – на рыдания уже не было сил – но на мокром лице соль слез терялась среди влаги.
Чемодан качало из-стороны в сторону, иногда почти погружая вместе с крепко вцепившейся в ручку Милой. Но она точно также, как и на корабле, не отпускала свою последнюю надежду, и только смотрела сквозь ресницы, как ломаные, похожие на людей фигуры демонов пытаются отнять у нее это маленькое воплощение жизни. Она бы, наверное, боролась, но холод сковывал члены и стремительно лишал сил. Кристально чистой и поразительно неспешной и тяжеловесной мыслью девушка осознала, что сейчас все исключительно в руце Божьей – а она сама уже взвешена и измерена.
Лишь когда края ладони коснулась чужая рука, Кина буквально заставила себя прервать апатию, забарахталась испуганно, глядя, кто же покусился на святое – ручку чемодана. Лишь поняв, что это Кейт, бывшая шпионка успокоилась и нашла в себе силы улыбнуться: жалко, слабо, одними губами – но все же порадоваться, что неожиданная подруга здесь, рядом. Теперь, когда их двое, они наверняка справятся и выплывут – разве можно как-то иначе?
Но холод студеных вод снова начал брать свое: барахтанье замедлилось, мысли стали неповоротливыми и сонными, чем-то напоминая здоровенного белого кота мадам Блерио, что сутками нежился на подоконнике, почти не меняя позы. Стало спокойно-спокойно, и даже резкие, раздражающие голоса отошли на второй план. Камилла еще двигалась, но зачем – доподлинно не знала. В этом было что-то важное, но вот что конкретно – давно вылетело из головы.
Память и понимание вернулись, когда чемодан, обиженно хлюпнув, пошел на дно. Тут сразу и жажда жить вернулась, и активность, и отчаянные попытки как-то удержаться на плаву. Все эти трепыхания птички в силках были бы бесполезны, если бы не чьи-то крепкие руки, поддержавшие и не давшие уйти вслед за столь долго оберегаемым сокровищем. Уверенный шепот Кейт унял панику, и Кина слепо подчинилась той, что спасала ее, стараясь если не помогать, так хотя бы особо не мешаться.
И такое терпение, хотя сердце и призывало пытаться помочь и продолжить двигаться, принесло свои плоды. Спасительнице удалось не только найти какую-то опору, но и втащить на нее незадачливую знакомую. Милли помогла скинуть чье-то тело, не вдаваясь в подробности, мертв ли человек или еще жив, и, обессиленная растянулась на куске насквозь мокрого дерева, счастливая от ощущения опоры под спиной. Она пыталась выдавить «спасибо», высказать девушке, как благодарна ей за помощь, но вместо слов получался комариный писк. Бросив это бесполезное занятие, жертва кораблекрушения смолкла, устремив взгляд к небу.
А оно было таким… Словами не описать! Безбрежным, бархатным, чарующим, поразительно близким, украшенным серебряной гирляндой звезд и гигантским диском любопытной луны, полнящимся плеском волн и тихим шорохом, плавным мерным покачиванием и безраздельным спокойствием. Итало-ирландка наверняка утонула бы в нем, забывшись и забыв себя, растворилась бы в этой красоте, если бы не отвлекающие и возвращающие в реальность дерганые движения тела рядом. Кина и сама вяло отвечала Кейт, безо всякого умысла и понимания, с одним лишь желанием, чтобы все поскорее закончилось.
Девушка тихонько коченела, сконцентрировавшись только на том, чтобы не провалиться в сон. Вряд ли бы ее хватило надолго – но тут Кейт подняла шум, начала ерзать. Приподнялась и Мила, а тут уж и плеск весел послышался. А дальше все было как в тумане – она толи кричала, толи шептала, толи кидалась в чьи-то ангельские руки, толи пыталась лишь сделать это. Многое было, но все перемешалось так, что правду ото лжи нельзя было отличить.
Когда сознание вернулось, вместе с ним пришла и нечеловеческая, выматывающая слабость. А еще стыд от того, что она не может сделать ничего самостоятельно. Поначалу Кина паниковала, что останется немой, но голосок мало-помалу стал возвращаться, хотя поначалу и напоминал звуки новорожденного котенка. А следом стали возвращаться и силы – сначала только приподняться, осмотреться, да донести до рта пару ложек. Чуть позже она уже могла, держась за стенку, сама дойти до уборной, хотя этот недолгий путь и требовал пары остановок. Но зато она могла наконец поинтересоваться, как там Кейт и не было ли среди спасенных человека, похожего на Найджела. Ей ответили – и это стало второй лучшей новостью за последние дни, после основной – она и сама жива и почти здорова.
Вот только вместе с силами пришел и нежданный гость – ночные кошмары. Теперь она не раз будила палату посреди ночи истошными криками, когда ей казалось, что обгоревшие тела из самого Ада топки приходят за ней и, воняя паленым мясом, тянут черные угольные ветки конечностей, пытаясь схватить, уволочь, растерзать ту, что посмела остаться в живых. Она бежала от них по бесконечному пылающему лабиринту, чувствуя, как горят волосы и как скукоживается кожа, мчалась сквозь голодные языки пламени к воде, и никак не могла найти выхода. А когда подкашивались ноги, падала на колени и, взглянув вперед, видела перед собой зеркало, а в нем – такой же человеческий остов, как и гнавшиеся за ней. Липкие пальцы ужаса вцепились в нее, и никак не хотели оставить, возвращаясь вновь и вновь.
…Нахохлившаяся, мрачная и усталая, девушка сидела на скамеечке под раскидистым платаном и смотрела в одну точку. Она не знала, что предпринять, и эта неуверенность бесила итальянскую деятельность, а неготовность следовать ранее установленному плану раздражала ирландское упрямство. Все дороги ведут в Сент-Луис: туда и она сама собиралась, там с ней должен был встретиться и мистер Лэроу, туда собиралась к подруге одинокая Кейт. Было ясно, что ехать надо, но когда?
Разум и расчетливость шептали, что сейчас – упускать такую козырную карту, карту, как профессиональный игрок, было нельзя. Раз уж она вынуждена жить, полагаясь только на себя, терять верный источник дохода было бы глупо: к тому же игра поможет не только ей, но и бедняжке Китти, у которой нет ни родных, ни денег, а подруга-знакомая еще под вопросом. Да и дальше-то храброй спасительнице надо на что-то жить! Она, несчастная, вынуждена была добывать пропитание своими силами: разве против она будет, если Кина будет доставать деньги, облапошивая простаков за зеленым сукном? Да наверняка нет! Зато это будет благородная цель!
Вот только… Как Кейт отнесется к тому, что ее практически бросят здесь, оставят в полном одиночестве среди чужих людей, пускай и на время? Не найдет ли она в этом черной неблагодарности? А вдруг она захочет жить честным примерным трудом после всего произошедшего? Или будет лечиться долго-долго? И тогда идея уехать ради авантюры станет полнейшим свинством!
Да и несчастный отважный и самоотверженный мистер Куинси, мечущийся меж жизнью и смертью и лишившийся руки… Разве она вправе бросать его, не сказав ни слова? Разве будет правильным не дать ему узреть себя? Разве хватит одних молитв во спасение, и не понадобится ли ему ее тонкая ручка на испаренном лбу? Мила уже жалела, что не приласкала его раньше – тогда бы благородному путейцу и помирать было бы не столь страшно.
В итоге Камилла приняла соломоново решение, как она считала. А на деле – привычно возложила тяжесть решений на чужие плечи. Позвав Кейт с собой в садик на короткую прогулку, она устроилась на уже привычной лавочке и, как на духу, сбивчиво изложила свое видение ситуации.
- Китти, милая моя, солнце… Я сейчас буду многословной, но попробуй дослушать, не перебивая. Я не все тебе сказала: так уж случилось, что я и до… катастрофы осталась без средств к существованию, и принадлежащей самой себе. Как уж могла, я начала зарабатывать, играя в карты. И вот на «Султанше» я познакомилась с профи, согласившемся меня учить тонкостям этого искусства. Я знаю, что и ты после войны лишилась многого: так я, поднабравшись знаний и опыта, смогу нас содержать и вернуть хорошую жизнь. Но для этого мне придется, - она всхлипнула, - покинуть тебя на время.
Он ждет меня в Сент-Луисе, и будет ждать недолго. Я бы хотела предложить, чтобы ты, как придешь в себя, приехала ко мне: все одно там же твоя подруга! Я ориентировочно буду в отеле «Маркграф», а если вдруг в другом месте – то в отеле и на почте оставлю послание для тебя с указанием моего пребывания или дня возвращения. Ты меня отпустишь?
Вытащив из-под ворота небольшой звякнувший мешочек, она насильно вручила его Кейт, и, глядя глаза в глаза, попросила:
- Это половина того, что у меня осталось. Возьми себе, чтобы точно без проблем добраться, или лечение оплатить, или еще что. Бери, не стесняйся! Даже если ты попросишь остаться с тобой – я останусь. Но все одно пускай они лучше будут у тебя!
А пока Милли беседовала с лучшей подругой, у самого сердца грелся теплом конверт для Найджи, в котором она благодарила за спасение и самоотверженность и, уверяя в неизбывном восхищении и уважении, извинялась за то, что обстоятельства непреодолимой силы гонят ее, как лист палый, дальше, и она никак не может встретить выздоровление самого благородного из мужчин. Но если Бог сподобит, они встретятся вновь: в Сент-Луисе ли, на железной дороге ли – Мадонна ни за что не позволит им больше никогда не увидеть друг друга.