«Спустя пару месяцев в Париже я чувствую так, будто провёл тут всю свою жизнь, а Америка была лишь сном», - гласила одна из записей в дневнике.
Уил вполне освоился с французским. Говорил конечно с акцентом, да и грамматика была далека от совершенства, но с общением проблем уже не возникало. К местным диковинкам тоже прикипел. Раньше, если бы он увидел осла в карете подумал бы, что либо он сумасшедший, либо тот, кто этого осла туда посадил. А теперь… Он и сам как-то участвовал в чём-то подобном. Однажды они с друзьями нарядили лошадей в дамские платья (разрезали платья спереди и привязали к крупу лентами) и так весь вечер катались по городу. Уил уже не помнил, кому пришла в голову такая идея, но сам помогал завязывать ленты.
Уильям даже от светской жизни, к которой испытывал стойкую неприязнь в Атланте, здесь получал удовольствие. Там он почему-то считал себя обязанным кому-то что-то доказать (в первую очередь отцу) а здесь – делал что хотел. Да и развлечения были куда разнообразнее – от скромных кафе-шантан до разнузданных кабаре. И пусть обнаженные женские ножки, выплясывающие замысловатый танец оставляли его равнодушным, посмеяться над сатирическими сценками он был не прочь.
А что касается войны… По началу Уил с жадностью читал все вести, доходящие сюда из родной Америки, а потом… Как-то подустал от неё и перестал следить за новостями так пристально. Дома всё в порядке и ладно. Жалко, конечно, парней, которые гибнут там ни за что. Но повлиять на это Уильям никак не мог, а значит, можно загнать эту жалость в тёмный угол своей души и продолжать наслаждаться жизнью.
А вообще, говорить про войну Уил предоставлял Альберту. Тот мог рассуждать о ней за них двоих не столько оперируя фактами, сколько оправдывая их приезд сюда. Говорил он так убедительно, что и сам Уильям ему верил. Конечно они приехали сюда потому что дома дела лучше некуда почему же ещё…
А вот заседания в Парламенте, которые любил Альберт навевали на Уильяма скуку. Он сходил на парочку, но решил, что на этом с него хватит и Альберт вполне может слушать эту чушь и без него. К тому же после того, как появилась безумная затея открыть «театр» времени стало катастрофически не хватать. Казалось будто солнце теперь решило бегать по небу в пять раз быстрее специально чтобы досадить Уильяму и он ничего не успел.
Альберт и Уильям разделили между собой заботы по финансированию и по устройству самого театра и в дела друг друга не вмешивались. К счастью, оба оказались достаточно увлечёнными общим делом, чтобы довести его до конца. Спустя месяц Уильям любовался новенькой вывеской «Театр диковин братьев Уильямс». А в глубине сознания его терзал страх: «А вдруг никто не придёт».
Уил не спал в ночь перед открытием и то ему казалось, что их дело будет иметь оглушительный успех, то, что оно обречено на сокрушительный провал и ни на секунду его не посещала мысль, что может быть и что-то среднее, а именно так оно и оказалось.
Хорошей новостью было то, что вложения удалось отбить (кое-как). Плохой новостью – разбогатеть на «театре» или хотя бы жить в Париже с прежним размахом за его счёт вряд ли получится. И это было проблемой.
- Вот увидите, это только начало, - говорил он друзьям сам не особо в это веря. По идее выручка за первые дни должна быть больше, чем за последующие за счёт «новизны». И дураку было понятно, что потом если ничего не изменить, она будет только падать, а Уильям дураком не был. Но и друзьям не врал – сидеть с опущенными руками он не собирался. Его задели слова Клотье. Из всех друзей с ним он свёл наиболее близкие отношения, хотя больше из-за вклада Клотье в их с Альбертом предприятие, а не из-за личных качеств француза. «Советы вообще-то дельные» - подумал Уил и решил ими воспользоваться.
Во-первых, надо изменить репертуар. Хотите остро-социального? Будет вам. Тут помог и Альберт, который любил греть уши в Парламенте, и французские газеты. Так толстяк стал Фавром*, высмеивая его «фракцию умеренных», карлик, громко пердя, изображал Пельтана**, а бородатая женщина перевоплотилась в Руэ*** и никак не могла определиться с любовником. Впрочем, имён не называли, но грима, чтобы подчеркнуть портретное сходство добавили.
- Это что, опять стишки ваши учить? – возмутился карлик новой пьесе.
- Ещё как учить. – Уильям смерил уродов строгим взглядом. – И слушайте внимательно: кто будет играть достойно, получит двойную плату, а если будете отлынивать и опаздывать, будете сами платить!
Так зарплата «артистов» увеличилась и появились штрафы.
Уильям вообще был строгим хозяином - и оплеуху мог отвесить за невыученную роль или опоздание.
И что касается опозданий…
С местом надо тоже что-то делать. Просидев пару вечеров над картой Парижа Уил решил, что Лё Куртий подойдёт куда лучше центра. Хорошо, что аренду платили помесячно и ничего капитального не построили. Переехать должно быть не сложно. На этот раз «театром» стал двухэтажный дом. Отдельную комнату на верхнем этаже сделали «общежитием» для артистов. Ещё одну заняли Буле с женой.
- Если теперь кто опоздает, точно получит на орехи! – объявил Уильям. В последнее время он «поднабрался» простолюдинских словечек и при разговоре с уродами часто вворачивал их чтобы быть с ними на одной ноте.
А ещё ему хотелось бы поменьше участвовать в организации этого балагана. Вот бы можно было получать доход, а «грязную работу» предоставить кому-то ещё. Его взгляд упал на Буле. С постановкой пьес он неплохо помогает, быть может сможет взять на себя больше работы?.. Стоит попробовать.
В тот день Уильям допоздна засиделся с Буле, передавая тому «дела». Альберт же, которому всё это было смертельно скучно умчался на свидание с какой-то певичкой. «Поучавствовать в светской жизни», ага… Уил ловил себя на мысли, что ему неприятно видеть Альберта с женщинами. Что-то ёкало в груди каждый раз, когда тот променивал компанию Уильяма на общество девиц. Уил раз за разом говорил себе, что «ему нет до этого дела» и делал вид, что это действительно так.
Он возвращался в их квартиру один в подавленном настроении. В воображении одна за другой прокручивались сцены: вот Альберт в комнате со своей la passion, ласкают друг друга, целуются так будто остального мира не существует, освобождаются от одежды, падают на широкую кровать… Только вместо той певички Уильям представлял себя.
Фантазии грубо прервали двое незнакомцев. После их «приветствия» Уил сперва остолбенел, потом попытался пройти вперёд, но ему загородили дорогу.
– Что... что вам нужно? – Произнося это Уильям чувствовал всю глупость вопроса. Уж точно не пожелать хорошего вечера. И лезвие у живота вскоре это подтвердило. Уил почувствовал себя как тогда на дуэли. Сердце ушло в пятки, кровь прилила к голове. Уил будто смотрел на своё тело и незнакомцев со стороны и ничего не мог сделать.
Кошелёк и часы забрали. Уходят. Легко отделался? Нет, им показалось этого мало, куски ослиного дерьма. Впрочем, ругательства и другие выражения, подходящие случаю, в голову пришли намного позже, а тогда Уил лишь стоял столбом полумёртвый от страха… А потом стоял на коленях почти мёртвый от стыда. Но что он мог сделать?.. Даже плюнуть вслед не хватило сил и смелости. Когда они ушли хотелось забиться в тёмный угол и умереть. И всё же холодные камни мостовой, промозглый ветер и мысль, что его могут увидеть в таком виде заставили встать и кое-как добраться до дома.
Ещё раздеться не успел, когда в таком виде его и застал Альберт. Пришлось рассказать… Почему-то утешение приносило то, что в передрягу попал сам Уил, а не Альберт. За него Уильям переживал бы больше…
Уильям предпочёл бы забыть об том происшествии как о страшном сне, но Альберт придал делу гласности. Уил сидел красный как помидор, когда друзья обсуждали, как лучше поступить в его ситуации. И всё же смысл в их словах был. Он решил воспользоваться некоторыми советами.
Сразу после встречи Уильям пошёл в полицию.
- Я как-то по-другому себе всё это представлял, - делился он позже с Альбертом.
- И как же?
- Ну не знаю… Думал, нападение тут же поставит на уши весь Париж, на каждой улице организуют заставу и будут допрашивать проходящих, зачистят все подвалы и чердаки, выставят бродяг в шеренгу и спросят нет ли среди них тех, кто на меня напал. А он просто записал мой рассказ, задал несколько вопросов, попросил расписаться и всё. Больше на обычного клерка похож, а не на того, кто гоняется за преступниками.
Уильям пришёл к выводу, что должно быть Бертолле был прав и от полиции толку мало. Надо уметь постоять за себя самому.
- Альберт, ну какой из меня боец? – отверг он сразу же идею друга о савате. - К тому же их двое было. Их надо в первую очередь напугать, чтобы отстали, а я сам по себе вряд ли выгляжу сколь-нибудь устрашающе. Трость… Слишком специфично. Не представляю себя с тростью, будь она хоть стреляющая, хоть нет. А вот револьверы кажется хорошая идея. К тому-же кое-какой опыт у меня есть...
Уильям сделал свой выбор в пользу револьвера системы Лефошо. При встрече с грабителями ему хотелось иметь при себе всё же настоящее оружие, а не «пугалку». Почему именно Лефошо? А всё равно Уил в них ни черта не понимал. Раз Бертолле посоветовал, хороший наверно…
Стал ходить в тир – уж если владеть оружием, то надо уметь им пользоваться. Бандиты едва ли будут также благородны, как Росс. От непривычного дела болели руки и плечи. Ну ничего, оно того стоит. Зато если сунутся ещё раз, Уил сможет постоять за себя.
А жизнь тем временем шла своим чередом. Уил отправил к рождеству родителям и Элизабет небольшие подарочки, написал что открыл свой театр, о том, что сам пишет пьесы для спектаклей и надеется, что родительские деньги и вовсе вскоре будут ему не нужны… Он правда забыл упомянуть, что это не просто театр, а эм… С особой спецификой. Ну да кому такие детали интересны.
Отпраздновали рождество почти по-семейному в их с Альбертом квартире. Когда все разошлись, Уил был счастлив, умиротворён и считал, что жизнь, похоже удалась. Он как раз собирался снова наполнить их с Альбертом бокалы и выпить за это, когда друг заговорил об «особом заведении». Уил чуть бокал не выронил.
- Я не хочу. – Сухо ответил он.
- Брось. Париж создан, чтобы веселиться.
Стоило наверно придумать заранее отговорки на такой случай, но Уил не придумал.
- Я устал.
- Время ещё детское!
- Детское-недетское, а не хочу.
- Ты просто не знаешь о чём говоришь. Если ты только увидишь как там…
- Слушай, иди без меня, если хочешь. – С раздражением ответил он.
- Без тебя не то будет.
- Меня такие развлечения не интересуют.
- Уил у нас слишком серьёзен, чтобы заигрывать с девочками? – Альберт с усмешкой толкнул Уила плечом.
- Да! Не заигрываю я с девочками! Они меня не привлекают. И знаешь почему? Потому что я люблю мужчину! Тебя! – выпалил Уил и тут же пожалел о своих словах.
Он отошёл и отвернулся к окну. Перед собой он ничего не видел – городской пейзаж расплывался перед глазами, потому что их застилали слёзы.
- Прости. Мне не следовало этого говорить. Я завтра же соберу свои вещи.