Когда дверь вместо того, чтобы открыться и дать несчастной грешнице хоть одним глазком взглянуть на обитателей Пекла, хлопнула, пребольно ударив в плечо, Милли чуть не разрыдалась от обиды и жалости к самой себе. Сжавшись и втянув голову в плечи, она осторожно приложила ладонь к месту удара, словно пытаясь этим беззащитным жестом защититься от подступающей боли, не дав ей вырваться и охватить все тело. В глазах несчастной стояли слезы, губы кривила горечь, дыхание было прерывистым. Она закрыла глаза, смиряясь с неизбежным, пытаясь вспомнить подходящий Псалом для мятущейся души, как вдруг колоколом судного дня загремел хриплый гортанный голос, возвещающий... Нет, не конец света.
Против воли своей так и не успевшая настроиться на душеспасительный лад – а что еще остается, если начался досрочный Армагеддон? – девушка прислушалась к Гласу, не сразу поняв, что он исходит от субтильной новый знакомой. А вникнув в сказанное – от души громко чертыхнулась, за что ее бы в свое время наверняка взгрел Хоган, считавший, что богохульства девице непозволительны. Оказалось – если эта, как там бишь ее, Кейт, не ошибалась – можно было еще попытаться спастись от пожарища. Именно что банального пожара, а не разверзшейся Геенны Огненной!
Отрывисто задергав головой на предложение брать «ценное и легкое», Кина, так и не нашедшая в себе сил ответить, снова нащупала ставшими внезапно ледяными пальцами свои сокровища, совершенно уже не стесняясь новой знакомой и не боясь, что та прознает, где прячется все ее невеликое богатство. Кажется, все было на месте. Схватив даренную дедушкой гитару и прикидывая, относится ли полупустой чемодан к «легким» вещам, девушка к вящему удивлению своему услышала вопрос про плаванье.
Вопрос этот казался таким внезапным и странным, что она обернулась полным изумления взором глядя на приятельницу: зачем той этот знать. Но почти сразу на смену удивлению пришло понимание, от которого личико Кины стало бледным, словно полотно. Мысль о том, что с корабля придется спасаться вплавь, ей даже не приходила в голову, равно как и то, что горящий пароход наверняка затонет. Что делать теперь, беглянка не представляла: умение плавать вовсе не входило в перечень умений, которыми должна обладать благородная и благовоспитанная леди. Однако на дно идти тоже не хотелось.
Некстати вспомнились газетные вырезки о бое у Порт-Хадсона, где была разбита эскадра Фаррагута. Тогда она и милый Натаниэль смогли чужими руками уничтожить добрую сотню янки, одни из которых сгорели, а другие отправились кормить рыб. И вот теперь, по прошествии нескольких лет, Господь, жестокий и справедливый, как в Ветхом Завете, воздавал ей по делам ее. Она приговорила ни в чем неповинных перед ней людей к огню и воде – и вот теперь сама была обречена сгореть или утонуть. Все стало на свои места: нет никакого Судного Дня, нет сонмища чертей за дверью – есть только расплата. Именно она, Камилла д’Арбуццо, виновата в неизбежной гибели парохода и всех людей на нем. Морозные пальцы вцепились вместо ручки чемодана в крестик, как утопающий цепляется за спасительный обломок в надежде пережить кораблекрушение.
Губы зашевелились, шепча еле слышно:
- Господь мой, прости меня, грешную, что я направила тех людей на верную гибель: ведь была война и я, как умела, помогала победить праведным! Они были солдатами и знали, на что шли, а здесь, помимо гуннской орды федералов, есть еще женщины и дети – за что их? Помилуй их, и меня помилуй, молю: свои грехи я замолю.
Импровизированная молитва была прервана Кейт, дернувшей растерявшуюся и снова начавшую скатываться в тоскливо-похоронное состояние Кину за рукав. Та посмотрела на нее широко распахнутыми глазами, где, казалось, плескались те воды, куда ей вскоре предстояло окунуться и судорожно сглотнув, жалобно попросила:
- Один момент. Мой чемоданчик…
Пускай и несколько громоздкий, чемодан все же был нетяжелым, а уж бросить его всегда можно было успеть. К тому же в нем ждало своего часа пристойное платье, а Камилла пока что была не столь богата, чтобы разбрасываться хорошими и почти новыми – «Ну вот, пошли почти дедушкины слова!»: мысленно отметила она – платьями. Стянув свой невеликий груз с полки, Милли снова замялась в нерешительности, опасаясь покинуть каюту и своими глазами узреть все происходящее, но деятельная Кейт – видит Бог, ни одно доброе дело не остается безнаказанным! – потянула ее за собой. Итало-ирландке не оставалось ничего, кроме как спешить за ней. Стараясь не отстать и не выпустить вещи из рук.
В толчее вокруг все кричали, сквернословили, плакали и божились, а фоном ко всему этому служило огроменное рдяное полотно пламени, от которого становилось все жарче и жарче, бившее по глазам так, что приходилось щуриться. И ладно бы лишь огонь был спутником этой чудовищной картины – голоса вокруг нет-нет, да заглушали чьи-то надрывные, исполненные непередаваемой муки вопли, от которых мурашки бежали по коже. Если бы не Кейт, Милли бы, наверное, не нашла в себе сил пробиваться неведомо куда, а, рухнув на колени, вверила свою участь провидению.
Но это было лишь преддверие Ада. Настоящий кошмар открылся глазам Милы лишь когда ее спутница распахнула врата, ведшие ныне не в изящный франтоватый салон, но в подлинную Бездну, исполненную голодного пламени и заживо съедаемых огнем людей. Взвизгнув и прикрыв рот рукой, шпионка отшатнулась, будто воочию представив, как под ногами проваливаются доски, и она с криком падает в голодную изжелта-красную утробу. Удушающий дым сжал горло, вырвав из него сухой надсадный кашель, а со вдохом вместо речной ночной свежести пришла лишь едкая противная гарь. Высохшие вмиг глаза снова наполнились слезами – но они просыхали раньше, чем Кина успевала моргнуть. Это был конец – братоубийце суждено заживо очиститься от греха на костре, словно какой-то средневековой ведьме.
Когда сквозь треск и крики, от которых хотелось заткнуть уши, прорезался знакомый голос, повторявший ее имя, девушка обернулась, не представляя, что и ждать. Но вместо ангела за ней пришел Куинси, ставший в этой Преисподней Вергилием для двух потерянных душ. Нет, не Вергилием – скорее Орфеем, готовым попытаться вернуть к солнцу свою Эвридику. В первые с того момента, как она проснулась, несчастная почувствовала где-то глубоко в сердце пока еще неуверенную и слабенькую, но тень надежды. Пришел храбрый, умный, знающий мужчина, и теперь можно переложить весь груз забот на его плечи: он изыщет выход, он поможет миновать опасности, он спасет. А ей остается только послушно следовать за ним, помогая, но не ища возможности вместо него – так будет проще, лучше и понятнее.
Несмело улыбнувшись спасителю, она воскликнула:
- Найджи! Благодарение деве Марии! – восторг прервался глухим кашлем, от которого, казалось, можно было выплюнуть легкие.
Не говоря больше ни слова, девушка накинула сверху влажное одеяло, сразу почувствовав себя самую малость лучше. А потом безумие пышущего огнем провала сменилось новым испытанием на пути страстей заклятой грешницы – бегством сквозь жар и дым к невидимой цели. Режет легкие, болят глаза, словно в них кинули соль, давит грудь, от жара дурно. Болят ножки в неудобной, не предназначенной для бега обувке, рвущий изнутри кашель, трущееся о раздраженную кожу одеяло. Нет ни пространства, ни времени, но осознания – только спина Куинси да близость бегущей рядом Кейт. Все прочие люди – смазанные фигуры, объятый пламенем пароход – извилистый лабиринт. Больно. Чертовски больно. Мутится в голове, хочется упасть и больше не шевелиться. Но надо бежать, мчаться, искать спасения. Только бы выжить. Только бы не стать одним из тех пепельных контуров, что еще недавно разговаривали, смеялись, строили планы на будущее. Только не персональный Порт-Хадсон!
Она бежала за Найджи, спотыкаясь и напрасно пытаясь не дышать. Сквозь застилающую взор пелену она видела освещенные огнем страшные картины и старалась не думать о них, пыталась не чувствовать вообще ничего. Но когда безумный бег вывел Милу на верхнюю галерею, где стало чуть проще дышать, девушка вместе со всеми бросила взгляд вниз и отпрянула – где-далеко внизу была неподвижная, пугающая, антрацитово-черная вода, на которой раскаленной сковородой лежала объятая пламенем палуба.
«Прыгай!» - она отрицательно мотает головой.
«Прыгай!» - она пытается отступить, но твердая рука сжимает крепко.
«Да прыгай же!» - истошный крик и безумные глаза уже дымящегося юноши, уже мало похожего на себя прежнего. Испуганный, какой-то кроличий кивок и неуверенный шаг вперед: это же леер?
«Иди же!» - еще один шаг и попытка зажмуриться. Но не видеть ничто вокруг – еще страшнее. Снова открыть глаза и шагнуть в неизвестность. Она не сгорит. Может, утонет – но постарается избежать и этого.
Новый шаг. Когда же Найджи сочтет, что уже достаточно, и поможет не сверзиться в жадно бушующее пламя?
- Господи, спаси-и-и!