Шелби долго посмотрел на тебя, словно взвешивая на весах твою жизнь. Чувствовалось, как тяжело ему сейчас не выражать на лице никаких эмоций, оставаться командиром. Он уходил в Мексику не потому что верил в победу, он уходил, потому что не мог признать поражение. Всё его существо бунтовало против этого, но в то же время он теперь уже не желал никого заставлять идти за собой. Будь благословен тот командир, который ведет в последний, безнадежный бой солдат, которые этого хотят. И будь проклят тот, что гонит на него солдат, желающих остаться в живых.
– Что ж, в таком случае у меня есть для вас задание, с которым справитесь только вы, – проговорил он наконец, и приобрел свой обычный вид: вид генерала, который замечает тебя, но не смотрит на тебя, когда приказывает. Этот особый взгляд ты знал – словно бы человек не человек, а так, боевая единица, и значит, можно им распорядиться с большей полнотой, чем рабом или вещью: можно решить, пожить ему еще или умереть, а весь смысл его краткого оставшегося существования подчинить одной цели – захвату какой-нибудь Хижины Лесника, Кладбищенского Холма или тому подобной ничего не стоящей отметки.
– Итак мой приказ: поезжайте в Миссури. Я видел, вы вели дневник. У вас он при себе? Отлично. Я хочу, чтобы на основе этого дневника вы написали и издали книгу – про наш путь, как мы боролись, как побеждали, как мы не сдались. В Мексике это никто читать не будет, но вот в Штатах прочитают. Если нам повезет, если Конфедерация возродится, эта книга станет маяком, вокруг которого сплотятся наши. Удачи, капитан!
Он отдал тебе честь рукой в поношенной перчатки, в волокна которой навсегда въелась пороховая копоть бесконечных сражений.
И Железная Бригада, вернее её остатки, похоронив в водах Рио-Гранде знамена, кинулась в них сама, словно желая утопиться. Всадники плыли прямо в седлах, держа на весу порох и оружие, как много раз до этого, переправлялись вы через речки и речушки в Миссури и Арканзасе. Солдаты выходили на тот берег, с них стекала вода, и это была уже мексиканская вода, и земля там была чужая. Кони стряхивали капли, махая хвостами тебе на прощанье, и капли летели в реку, поднимая тучи брызг.
А ты стоял и смотрел.
Бригада построилась в колонну. Кто-то, кажется, полковник Эллиотт, махнул тебе рукой, а может, просто так показалось. Остальные не обернулись – смотреть назад было больно. Колонна тронулась, запылила, и вскоре не видно было ничего, кроме облака пыли, а потом рассеялось и оно.
Ты поехал назад, в Сан-Антонио. Шелби легко было говорить: "вернитесь в Миссури". От Игл-Пэсс до Сан-Антонио было почти сто тридцать миль, ты проехал их за пять дней – твоя последняя лошадь (сколько ты их сменил за войну? Надо бы подсчитать) звезд с неба не хватала. В Сан-Антонио ты толком никого не знал, вернее, знал несколько человек, у которых останавливался, когда вы здесь стояли, но никого из них ты не мог назвать другом. Здесь вообще отношение к бывшим конфедератам было смешанным – многие в этом городе ещё во время войны симпатизировали янки, и теперь они высунули носы из под шляп и расправили плечи. И даже тем, кто был за правое дело, война надоела до чертиков.
Прошлое мало кого интересовало на фоне неопределенностей будущего: всем хотелось узнать, как они будут жить дальше? Линкольна застрелили ещё весной, и теперь президентом стал Эндрю Джонсон, с которым многие южане связывали большие надежды.
Некоторые, впрочем, относились к тебе сочувственно, а одна семья даже поселила у себя в сарае на несколько дней – деньги-то на отель у тебя были, только это были конфедератские деньги, и в новой стране они не стоили и бумаги, на которой были напечатаны. Помощи ждать было не от кого. В один момент показалось, что тебе повезло: какой-то молодой парень, может, чуть помладше, а может, и чуть постарше, так просто не поймешь (вы все, отвоевавшие по нескольку лет, были своего рода стариками), пригласил тебя выпить – оказалось, ты спас ему жизнь на войне тем, что не дал его повесить. Ты с трудом вспомнил что-то такое... сколько их там осталось болтаться на деревьях в Арканзасе? А может, он зачем-то об этом врал? Он расспрашивал тебя о твоей службе, что да как, но потом к вам за столик подсел его приятель, и разговор сам собой сморщился, угас. Ты поблагодарил его за виски и ушел.
Из вещей у тебя при себе был револьвер, карабин, тот самый бинокль да дневник – собственно и все. Были еще запонки, которые ты носил во внутреннем кармане – и чтобы не потерять, и потому что манжеты твои были слишком ужасны, чтобы носить запонки. В Сан-Антонио к тебе прикопался патруль синепузых – от тебя потребовали сдать карабин, спороть все нашивки и пуговицы. Револьвер оставили, "как личное оружие офицера" (даже неизвестно, было ли и правда такое постановление, или их кто-то так обдурил, и теперь они оставляли револьверы всем офицерам). Ещё они потребовали показать справку об амнистии – её в последние дни войны выдавали всем капитулирующим бойцам конфедерации, вместе с принесением клятвы верности союзу. У тебя такой не было. Они сказали, что без справки тебя могут арестовать, а вообще офис, где её выдают, находится в Шривпорте и ещё в Остине. Возиться с тобой у них не было никакого желания, и тебя отпустили.
Так прошло двое суток. Пора было выбирать, что делать дальше: дорога до Миссури отсюда составляла... порядка тысячи миль! И это ещё если срезать через Индейскую территорию, а что там сейчас происходит, ты был не в курсе, вполне вероятно, убийства и беззакония. Объезжать через Арканзас выглядело более надежным, хотя вся страна кишела шайками грабителей, конокрадов и недобитых партизан.
Транспортная система работала плохо: железные дороги на юге разрушены, дилижансы ходили нерегулярно и стояли порядочных денег, да и ездили по коротким линиями между двумя городами. Был, правда, ещё один путь – поехать не на север, вдоль Миссисипи, а на восток, в Хьюстон, потом добраться до Батон Ружа, как-то раздобыть денег на билет и сесть на пароход в сторону Сент-Луиса – пароходы уже вовсю ходили по реке. Вот так вышло бы быстрее, безопаснее... но всё упиралось в то, что у тебя не было денег на билет. Лошадь, конечно, можно было продать, и как-нибудь третьим классом, а то и нанявшись в кочегары, добраться до Ганнибала, а оттуда до старого Боссланда можно было дойти пешком... миль восемьдесят... в теории...