Кейт ушла не оглядываясь. От разрушенного дома. Холода, голода, отчаяний и дурной славы воровки и побродяжки. Побоев, дразнилок,укусов собаки, побоев и таскания за волосы. От их нелепой шайки, которая ее спасла. Разбитых и сгоревших надежд и мечтаний о будущем в лавке, мимо которой будет проплывать на пароходе бравый капитан Сайрус. При мысли о любимом брате, девушка вздрогнула и на миг остановилась. Провела тыльной стороной ладошки по лицу. Наверное это соринка в глаз попала. Она же уже большая, чтобы плакать. Потом Кейт передернула плечами, гордо скинула голову и стала протискиваться к трапу. Отстояла очередь, сунула краденные деньги за проезд и оказалась на нижней палубе. Там снова пришлось протискиваться, к носу. Кейт хотела смотреть на огромную реку впереди, не оглядываясь на оставленный город, где прошла практически вся ее сознательная жизнь. Было, прошло, аминь! На самый нос пробраться не удалось но хотя бы это был борт недалеко от него.
О, на борту она просто оттаяла душой. Здесь было шумно, наверное, даже слишком шумно, но точно без скучной и опасной тишины. Давно нужно было сбежать из Виксберга. Если бы не надежда дождаться Сая, Кейт бы тут столько не высиживала. На борту парохода она снова стала «юной мисс» и «довочкой», а не попрошайкой. Несколько раз ее руки словно сами собой порывались прихватить то, что плохо лежит. Но она каждый раз себя сдерживала. Опыт Виксберга подтвердил, в этот раз не считалочку, а поговорку «Bad news travels fast». Поэтому для себя Кейт решила, что если и будет делать когда-то плохие вещи, в смысле те, что другие считают плохими, то только не там где живет. И никогда — никогда больше не будт попадаться. Ведь разница между «замарашкой» и «мисс» только в головах людей вокруг, сама-то она одна и та же. Так что Кейт улыбалась и благодарила, благодарила и улыбалась. Уплетала за обе щеки нехитрое угощение и как не мола наесться. Казалось бы, живот уже полый, после тех сухарей и кусочка высохшего сыра, причем было не понято,что зубам было легче разгрызть, но как отказаться от варенной кукурузы?! Кейт рассказывала всем кто готов был слушать жалостливые истории про войну. Даже правдивые. Только не упоминала, каким именно образом выживала. Пробовала даже петь песенки, своим хриплым голосом. Конечно не конфедерацкие, а самые обычные. Оказалось, она помнит и такие.
- Жизнь-то налаживается, - думала она, - налаживается. Вот только про брата вспоминать себе запретила.
Может это покажется странным, но тот самый негр оказался всего лишь неприятным воспоминанием, а не страшным. Причем неприятным больше тем, что на нем закончилось счастливое детство. Другие янки, и белых было большинство, стреляли в его брата и убили па и ма. После всего, что Кейт переживала в войну и после нее, детские страхи потеряли свою силу и власть. Ей давно уже не снились негры и аллигаторы в ночных кошмарах. А этот сумасшедший, он уже получил свое, когда сидел в лагере. И черт с ним, только настроение воспоминаниями испортил. Просто надо держаться от него подальше, как от опасного пса. И лучше повыше, туда где побогаче, туда негр и сам не полезет. Вряд ли он ее вообще узнал, но лучше не рисковать. И так бочком — бочком, протиснулась между людьми, шустрой змейкой скользнула по переходу между палубами и очутилась ближе к небу, чем к воде. А вид отсюда оказался еще и лучше.
Случай с майором Самуэлем Грином отложился в памяти девушки как пример того, что чудеса все таки случаются. И не в ее положении отказываться от протянутой руки помощи. Тем более ее предлагает леди ненамного старше ее самой. Путница улыбнулась этой самой ирландке Кине и с благодарностями приняла ее предложение. Может ей тут тоже неуютно одной, на пароходе забитом солдатами? Ликер показался отличным средством преодолеть некоторое стеснение и неравенство. Почему бы двум прекрасным леди не выпить по рюмочке, другой, или третьей. Так что Кейт сама не заметила, как начала болтать.