Дыши. Просто дыши.
Подушка впитает слезы. Одеяло примет на себя яростно сжатые пальцы. Об этом ты не напишешь в дневник, Эдвард Дэниэл Босс. Об этом ты никому и никогда не расскажешь.
«Папа... Алисия...» — сжатые зубы.
Беззвучный вой.
— Прости меня...
Шёпот в воздух.
— Прости меня, пожалуйста, прости... Я должен был быть рядом. Я подвёл тебя. Всех подвёл...
Эда трясло крупной дрожью. Он жалел, что пошёл на эту войну. Проклятую войну. Жалел, что не был рядом, когда семья нуждалась в нем. Жалел, что не послушал кузена Каспера, предложившего сдаться. Словно Икар, он воспарил к солнцу — и солнце опалило его крылья, безразличным взглядом провожая падающее хрупкое тело. И в этом не было никакой поэзии.
Лишь боль и вина.
Человек ломается, если на него падает слишком много.
Ньютония, Тростниковый Холм, Прэйри Гроув, Два рейда, зимний переход, воющий, навсегда охромевший, Колкинс, попытка прорвать кольцо осады вокруг Виксберга — а потом Стими, Стими со страшными новостями...
Это больше, чем человек может вынести.
Вынести — и не сломаться.
Эд нашёл в себе силы обнять старого товарища и поблагодарить его за сведения, сказать Гасу что-то ободряющее — но уходил уже как во сне. Его кто-то окликнул — Босс не услышал. Лицо застыло как погребальная маска. Глаза не мигая смотрели в одну точку.
— Господи...
Беззвучный шёпот.
— Господи...
Как мало стоили сейчас все идеалы. Все громкие слова: «Победим царя Ирода», «Я присягу дал»...
Эд вспоминал отца — самого осторожного человека, какого знал. Отца, твёрдо убеждённого, что главное в этой жизни — твёрдо стоять на земле. Отца, всё-таки построившего свой дом, и погибшего с винтовкой в руках, защищая его, спасая своего младшего непутевого сына, пока старший непутевый сын сражался на чужой войне. Теперь остаётся только вспоминать. Вспоминать недолгие мгновения близости — как тогда, у могилы Генри.
Сожалеть... О многом.
О том, что не спросил про мормонов.
Почти ни о чем не спросил...
Всегда казалось: «Ещё успею! Однажды, мы посидим вместе у камина и обо всем поговорим...»
А теперь?
«Я не могу даже его похоронить»
Алисия. Маленький Дэниэл.
«Они наверное меня ненавидят», — короткая мысль сменяется горьким осознанием.
Мертвые уже никого не ненавидят.
Той же ночью Эдвард оделся. Пошатываясь, вышел на воздух, показал кулак караульному, оседлал коня — и помчался галопом. Домой! Хватит чужих войн! Нужно сделать хоть что-то! Спасти хотя бы Джорджи... Кузен Каспер обещал помочь. Он же капитан, он знает правильных людей, да и ордер тоже не проблема!
«Прости меня, Гас. Прости, Колкинс. Прости, генерал Шелби. Я не тот, за кого вы все меня приняли.
Я просто жалкий слабак и трус, который пошёл на войну потому что хотел сделать что-то значимое, а на самом деле прикончил всю свою семью... Потерял всё, что было дорого... Потерял всё...»
Конь устал. Замедлился. Остановился.
Эд не гнал его.
— Куда теперь-то спешить...
Сказал верному животному грустно.
Спешился.
«Заночую в поле»
Безлунное звездное небо мерцало над головой.
Эдвард сел на землю и уставился куда-то вдаль, в непроглядную тьму.
«Это что же выходит, всё было зря?» — Спрашивал он себя снова и снова. Всё — от налёта на склад Макконноли до зимнего марша. Вычищенное до блеска оружие, пустой живот, выстрел в генерала Лайона — всё не стоит просто ничего...
И даже более того.
Капитан кавалерии Конфедерации вспоминал свою жизнь — веха за вехой. Ещё вчера утром ему казалось, что каждый прожитый день вёл его сюда, вёл на войну, вёл в Железную Бригаду. Здесь был его смысл, его цель.
— Я решил отомстить за брата... Целыми днями работал... Я хотел убить мерзавца. Я знал, что смогу. Должен был...
Верный друг, четвёртый конь за эту войну, слушает, навострив уши. Как будто в самом деле понимает. Всё понимает, хоть и решительно ничего не может сказать.
— Мы с папой построили дом... Вместе. Папа хотел передать его мне, приобщал меня к делу, а я хотел передать его маленькому Дэну. Теперь нет больше дома, понимаешь? И папы нет... И даже Дэна... Он же ребёнок. Мой сыночек...
Больше Эд не плакал.
Больше никаких слёз.
«Наверное, всё, что я делал, вело меня сюда, на это поле под звёздами. Каждый выбор, каждое решение, каждая ошибка...»
— И куда я теперь пойду, а?
Новый вопрос вполшепота.
— Моего дома больше нет. Моя семья мертва. Куда я пойду...
«Может закончить всё здесь и сейчас?»
Внезапно, Эдвард подскакивает, как будто его ужалила змея.
— Не дождёшься!
Рявкнул он во всю глотку, сам не зная на кого кричит
— Не дождёшься, сука! Не сломаешь! Слышишь меня?! Я Эдвард Босс, слышишь?! Я — Эдвард Босс!
Я сын моего отца! Я отец моего сына! Ты можешь убивать только стариков?! Только невинных женщин и детей! Иди и убей меня!
Выхватил револьвер. Не целясь выстрелил в воздух, снова, снова и снова!
— Убей меня! Попробуй возьми! Сука! Я — Эдвард Босс!
Ничего не осталось. Никого не осталось.
Скоро не останется и меня.
Но я приму это с гордо поднятой головой.
Сжав зубы.
«Не сломаешь, уебок»
Повторять каждый раз, когда хочется выть.
Повторять. Повторять. Повторять.
«Не сломаешь»
Эд вернулся в расположение под утро.
Ему было всё равно чем закончится эта война.
В сущности, ему уже незачем было жить.
Пока что у него ещё осталось то, за что можно умереть.
И этого Эдвард Босс не потеряет.
С этого момента он мог не есть и не спать, мог даже забыть дышать — и не задохнуться.
Он чистил оружие, чистил лошадь, ехал верхом, целился, стрелял, перезаряжал винтовку или револьвер, что-то планировал, отдавал приказы, выполнял приказы...
И всегда берег одну, последнюю пулю, берег для того дня, когда война закончится.
Берёг для себя.