Как он сумел выжить в потоке, холодном, бурлящем и кажущемся кошмарно широким, Дарра так и не понял. Для него все воспоминания о том дне и о том моменте свалялись в единую тёмную кучу-малу из страшных, неприятных и нудных ощущений, подобных тягучему сосновому дёгтю, который будто бы обязательно надо почему-то выпить, да ещё и весь целиком, а на длиннющий стол всё ставят и ставят новые и новые заляпанные буро-коричневой мутью банки.
...Вот он и его друзья бредут, и бредут, и бредут, и вокруг всё то же самое, кроме постоянно увеличивающегося количества воды, а вот, внезапно, и переправа, и потом всё как в липком тумане, и только шум бегущей реки, только манящие вцепиться в себя разлапистые коряги и мокрый воротник куртки Шульца, трещащий сквозь хлюпанье, но не рвущийся. А потом снова бесконечная ходьба, страх потерять дорогу и утонуть в неожиданно бездонной луже, кашель и чих в каждой вымученной перебранке да босые ноги, ноющие от усталости и ссадин, но ноющие вяло из-за подкрадывающегося окоченения. Наконец, роковой косогор…
Наверно ни по какому иному поводу не вздыхал Дарра в те дни так часто, как вспоминая Окунька. И ведь казалось же сперва по холоду да измотанности, будто ничего страшного, ну ведь дышит же мерин, а нога, ну что нога, помощь приведём да выходим. А потом вспышка озарения: это у тебя-дурака «ну что нога», а у лошади это, «чёрт подери, нога»! Да ни один врач не возьмётся за такой открытый перелом, в лицо сердобольным хозяевам скотины рассмеётся и пристрелить посоветует, чтобы не мучилась, и будет прав. Ну не срастётся оно как надо. Это у людей тело лёгкое и равномерно костляво-мясистое, такое в комфортном положении несложно стабилизировать и покой поддерживать тоже дело нехитрое. А у лошади на ноги-то пойдите-гляньте! Не-не, ниже колен! Сухожилия одни да кожа, ни мышц особых, ни других каких защитных тканей, попробуйте зафиксируйте! Особенно если той кости кирдык, что начало в копыте берёт. И ведь как ещё-то батя Дуэйна рассказывал — лошадь же дура та ещё, невдомёк ей, когда уже можно вес тела своего тяжеленного на травмированную конечность переносить, а когда ещё нельзя. И вот так попробуешь даже если срастить, так и не выйдет ничего, потому как через месяц забудется тварь тупая да повторно всё себе там же сломает, только ещё хуже себе сделает. Это её надо полгода, а то и дольше взаперти держать, чуть ли не с подвешенной ногой, и всё это время кормить да чистить, что её, что за ней. Ну бред же, кто себе такое позволить может? Да и самой лошади такая жизнь не в радость, постоянные боли да страдания, потому как движение — основа жизни её, а тут вдруг такая тюрьма! Оно и после всего такого-то без гарантий, что травма не повторится, а лошадь всё равно уже прежней не будет. Ну и смысл тогда? Нет, не слыхал батя Дуэйна о том, чтобы кто-то вот такую вот лошадь поломанную выхаживал, а батя Дуэйна много чего слыхал.
Поэтому мог себе представить Дарра, отчего так разозлились Донахъю на Дайсонов. Конечно, детской своей головой он больше не про потерю работника сильного-выносливого думал, а скорее горевал за то, что никак не смогли они там добить Окунька, никак от мук его не избавили. Жуть какая, ночью в таком влажном холоде помирать! Это ж, грубо говоря, как сам Дарра в постели маялся потом с горячкой да кашлем, только без чёртовой постели! А ещё без горячего чая и без доброй материнской ладони на лбу. Потому наверно и досада такая, и злость у Донахъю, и оно дело понятное. Вот только… неужели и Дуэйн тоже злится?
Дарра долго места себе не находил, гуляя вокруг фермы друга на почётном отдалении. Всё надеялся повстречать его где-нибудь на дороге и объясниться, да только сам же того и боялся, потому что слов верных подобрать не мог. Ну что тут скажешь? «Что мы могли сделать?», «да здорово же, что вообще живыми вернулись!» или «это ж ты сам предложил Окуньком Бетти вытягивать!», такое что-то? Да ну, ерунда какая. Наверно хорошо, что случайно не встретились.
Даже посмертная слава Джона Брауна как-то мимо Дарры прошла, не зацепила, не осела в душе. Песенка, конечно, запомнилась, хорошая была песенка, да только всё равно про войну, про штаты прослэйверов, про форты все эти и про цены на зерно говорили больше. И за это что ли погиб Джон Браун? Почему-то Дарре казалось, что узнай он, к чему приведут его выступления, так ждал бы его ступор и смущение. «Да вы не так меня поняли», сказал бы он наверно, хотя и было стойкое ощущение, что его бы никто не послушал. Война, цены на зерно и что-то ещё большое и непонятное ирландскому пареньку явно интересовали людей больше справедливости по отношению к угнетаемым где-то там неграм.
Впрочем, признаться честно, озадаченный ссорой с семейством Донахъю Дарра и сам легкомысленно к этому всему относился. Ушедшему на войну Пэдди он тихо завидовал и потому ни о чём его не попросил, просто пожелал ему удачи угрюмо и крикнул вдогонку писать почаще, рассказывать поподробнее, как оно там, в армии-то. Интересно же. Да чего уж там, слушал он зачитываемые сыном мистера Крюгера письма брата с раскрытым ртом. Шутка ли, капрал! Это ж почти генерал наверно. Ну, близко же к офицерам. Эх, выбьется Пэдди в люди, забудет про семью, он же такой, как чем увлечётся, счёт дням теряет, единственный из всех братьев ножик в полоску истёр, поделки деревянные вырезая. Или вот с рыбалкой той же, вечно раньше всех уйдёт и дольше всех задержится. Наверно потому война и затягивалась, что братец во вкус вошёл. А если б туда ещё и Брэди ушёл, ух! А если б и самого Дарру взяли… эх, воевали бы и воевали.
Поэтому новость про «три тыщи убитых» под Булл-Ран воспринята была с недоумением. Это ж где они столько народу набрали, чтоб всех вот так за раз положить? А хоронили где? Дела-а… ну ясно тогда всё. Наверно ещё до следующего четверга провозятся.
Но провозились они куда дольше. Вообще, судя по газетам (ну, большинству новостей) и письмам Пэдди, война оказывалась довольно скучным делом. Ну как можно просто стоять где-то там «в резерве»? Или вот промаршировали они куда-то там, а потом ещё куда-то, а потом снова. Это что за война такая, кто кого перемарширует? Хорошо придумали, ничего не скажешь!
Немудрено, что Дайсоновское противостояние хитрой лисе в какой-то момент стало захватывать Дарру куда больше тоскливого ожидания очередной весточки от брата, как два древесных листа походящей на предыдущую. Ух, как Дарра за отца-то болел! То под одну руку подлезет что-то умное вставить, то под другую что-то посоветует. Накормить цыплёнка уксусом, солью да перцем и оставить одного в курятнике. Самим засесть в засаду на всю ночь прямо среди кур. Сжечь лисячий лес! Дарра даже взялся ров вокруг курятника выкопать, очередной подзатыльник сгоряча схлопотав. Ну хоть так докажет отцу, что чего-то стоит! Мама, правда, идеи не оценила, чуть было не навернувшись поутру спросонья в первую траншею. Пришлось переключиться на частокол. Дарра собирал ветки везде где мог и строгал их наостро, втыкая потом там, где ловкая лиса учиняла подкоп, но та каждый раз меняла место, и вскоре курятник стал походить на первоклассный форт… а потом пролился дождь, и все оборонительные сооружения Форт-Дайсона размыло, и колья уныло поникли, став напоминать основание бобрячьей речной плотины. Сложно было сказать, над кем потом смеялись в семье больше, над неудачливым в охотничьем деле отцом или над его сыном, не менее везучим в деле фортификационном. Сошлись на том, что враг Дайсонам попался коварный и умелый, такого без умного плана не отбить. Ну или без хороших союзников.
Подарок мистера Шульца тут пришёлся как нельзя кстати. Ружьё Дарре очень понравилось! Пускай тяжёлое, но зато какое красивое, ну да тяжёлое, но ведь бабахает ого-го, ну а что тяжёлое, так зато сразу чувствуешь, что вещь маешь. «Там такой фершайн фершс внутри,» — горделиво пояснял потом Дарра Брэди, — «устройство гермацкое, чтоб бац, и сразу наповал, можно даже просто в ногу там попасть иль руку, без разницы, всё одно капут!». Брэди кивал и торопливо тянулся к ружью пострелять в свою очередь. В следующий раз не стал Дарра звать братца на пустырь, не понравилось ему, что он не вникал, и вообще пуль-то не так уж много, приберечь надыть.
К охоте юный воитель с лисами подготовился тщательно. Запасся кукурузой, спичками и гнутыми гвоздями, из которых собирался смастерить в лесу колючие ловушки. Научился у мистера Шульца ухаживать за ружьём и наслушался его охотничьих историй (довольно скудных, впрочем). Перед выходом помылся мылом вперемешку с тёртой травой и тщательно проветрил одежду, в карманы же щедро насыпал хвои. Наконец, излазал весь курятник до тех пор, пока не нашёл клок лисячьей шерсти. Окупились старания! Теперь можно начинать. На то, чтобы заставить Клыка взять след, правда, ушло почти столько же времени, что и на поиск шерсти, но что поделать. Охотнику без собаки никуда. Клык, правда, действительно был каким-то бестолковым, отвлекался часто на стрекоз и гудение далёкого паровоза, то припадал к земле азартно, то возвращался к Дарре лизаться и играться. В какой-то момент отчаянный лисоборец чуть было не прогнал дурного спутника, решив, что уже сам так нанюхался проклятой шерсти, что без труда учует лису, да и чего уж там, достаточно глубоко в лес забрался, чтобы самостоятельно завершить дело.
Всё складывалось. Уютный ручей (должна же лиса где-то пить), рядом обрывистый склон холма (вот уж где нору рой-не-хочу!), а между ними солидный кустарник (тарнунг, мас-ки-ров-ка сталбыть). И, вот удача, на одной из веток орешника — такой же клок такой же шерсти! Дарре хватило ума не дать Клыку разлаяться и быстро оттащить его прочь. Хорошо ещё ветер на небольшой прогалине дул с холма, не должен был запах до норы (если она вообще там была) донести. Конечно, псину свою непутёвую Дарра тоже перед входом в лес загнал в какую-то лужу и опосля травой натёр, но перестраховаться было не лишним. Нет, в кустарник соваться он не собирался. Треску будет много, а толку чуть — ушмыгнёт рыжая хищница, как пить дать утечёт и унесётся. Вместо лобового штурма — тактика терпеливого выжидания. Дарра нашел укромное местечко выше по течению ручья и устроился за камнем побольше. Как на ладони водопой, а сам в густых зарослях. Клыка он привязал к дереву ещё подальше и кинул заслужившему награду псу мозговую свиную кость, выклянченную накануне у Шульцев. На деле — чтобы занять чем-то мохнатую бестолочь и не допустить лая. Осталось дождаться немезиды.
День уже клонился к закату, а лиса всё не шла. Дарра весь извёлся, то пристраиваясь к своей «бойнице», то убирая штуцер, чтобы не блестел. Карманная хвоя за день блужданий по лесу пробилась через ткань одежды и нещадно кололась в бока. Усталость тоже брала своё — горе-охотник весь вспотел и, вероятно, пах теперь на всю округу, но сам даже понять этого не мог — в носу свербило от травы, которой он то и дело натирался почём зря, рискуя просмотреть появление своей цели. Вся охота постепенно начинала напоминать какой-то дурацкий розыгрыш, от которого в равной степени хотелось и злиться, и смеяться. В сущности, ну чего он тут забыл? Курей что ли жалко? Как Пэдди ушёл на войну, ртов у Дайсонов стало поменьше, а дела на ферме всё равно шли неплохо. Корову-то лисячья морда не осилит утащить, а если и куснёт, так оно и лучше — поди доиться станет получше. И вообще, успеть бы домой до темноты, а то ж ведь так и заблудиться недолго.
Кустарник вдалеке качнулся. Не ветер, точно не ветер! Дарра мигом припал к тяжёлому прикладу и прищурил один глаз. В прицеле показалась рыжая бестия во всей своей пушистой красе… а с ней целый выводок лисят. Два, четыре, семь. Почти столько же, сколько Дайсонов. Дарра, затаив дыхание, смотрел как звери осторожно пьют из ручья, и видел перед собой семью. Без папы, правда (или без мамы?), и ещё восьмого детёныша не хватало, но так другой родитель делами занят, вероятно, а старший брат у него в помощниках. Ну да, цыплёнка в зубах домой несут, как раз на ужин! А если нет? А если это вообще не та лиса?
Странная мысль втемяшилась в голову и гудела под виском назойливой мухой. Та или нет, какая разница? Это же война! Или цыплята, или лисы, третьего не дано! Ну да, конечно, и какой такой куриный Джон Браун сподвиг тебя на славную битву, Дарра Дайсон? Где те лисячьи пробройлеры, что мутят воду в южных лесах, так невыгодно отличаясь от почтенных травоядных рыжешкурых? Нет таких, лисы все одинаковые по природе, а кур вы едите наравне с ними и даже поболе! Может, это лисам впору поднимать лесной народ на освобождение пернатых? Да и славной битвой тут и не пахнет, лиса-то безоружная.
Ну да, не война, ну да, не битва. Но ведь охота же! Ведь выследил, пусть и скорее наудачу, чем по науке, но вот же добыча, просто вдави спусковой крючок! Вдави, убей, иначе всё повторится вновь! Вот только… всё повторится и так. Их же целый выводок. Некоторые уже крупные, вот-вот смогут таскать цыплят сами. И всех не перебьёшь, выстрел-то всего один. Можно подстрелить родителя, но… но что, если детёныши запомнят? Что если вон тот средненький пойдёт потом рыть носом землю и камни, найдёт грызенную-перегрызенную мозговую кость или просыпавшуюся щепотку пороха, возьмёт след и придёт по нему туда, где всю его жизнь честно трудились его папа и мама? Что если он не поймёт, но учует суть человеческого слова «война» и не остановится вовремя?
Дарра вздрогнул и, сглотнув, медленно опустил приклад наземь. Лес, это лес, а ферма, это ферма. Не Соединённые Штаты, которым есть, что делить. Одно дело самооборона, борьба за сам курятник, изобретения и ухищрения, направленные на защиту собственности. Другое — убийство в чужом доме без особой нужды. Дарра ведь даже не был голоден — в сумке ещё лежала пара початков кукурузы. Он встал в полный рост и, взяв ружьё «на караул», выстрелил в небо.
— Бегите и всем своим передайте, что Дайсоны вам не рады! — кричал он что было мочи улепётывающим лисам, — Бегите и не суйтесь к нам больше!
Обратная дорога почему-то вышла легче.
На целую неокровавленную пулю легче.