Мила была довольна до широкой улыбки и прищуренных глаз. С ее точки зрения, возвращающееся мало-помалу благосостояние Тийёлей и визит Марко были неразрывно связаны. Брат остался доволен, муж, хотя и не демонстрировал этого – тоже. Победа в суде и получение отсрочки – это все-таки не источник денег, значит, маленькие круглые монетки, приятно услаждающие слух своим мелодичным перезвоном, взялись откуда-то еще. И, ясное дело, все благодаря брату! Вернее, благодаря ее, Камиллы, предусмотрительности: именно она сложила две силы и получила положительный результат. А поодиночке бы что Мишель, что Марко так и не поднялись бы над тем уровнем, который был до их знакомства.
Победа ли это? Безусловно, хотя и незначительная. Только, к сожалению, как и большинство викторий, сколь бы славными они ни были, омраченная горестями. Мужчины, в своей неизбывной самоуверенности, и не подумали пригласить ее поучаствовать в тайных делишках, вот cazzo! И ладно мсье Тийёль – от него другого не ожидалось, но братец, братец… К сожалению, будучи все-таки приличной леди, она не могла себе позволить прямо высказать свои желания, а всяческие намеки «мистер Марк Дарби» благополучно игнорировал. Причем – Камилла готова была поклясться на Библии – не потому, что не хотел видеть ее в этой сфере, а просто по причине банальной мужской невнимательности, густо приперченной самомнением. Девушке оставалось только тихонько ругаться на непонятливых потомков Адама да музицировать в ожидании, когда новый виток спирали жизни позволит ей сделать вист.
От тоски и вящего недовольства мужским родом, воспользовавшись тем, что супруга больше заботили дела, чем молодая жена, Милли уехала на несколько дней домой: в настоящий дом, не там, где проживаешь, а там, где любят и ждут. Обняла папу и расцеловала маму в обе щеки, потискала Катлин и потрепала по вихрастой макушке ставшего уже почти совсем взрослым Роберто. Поплакала от наплыва чувств в комнатке, где прошло детство, перебирая подрагивающими пальчиками детские вышивки. Полюбовалась куколками, в которых некогда она играла. А потом, спустившись в гостиную, на правах единственного, кроме отца, члена семьи, приносящего деньги, попросила всех покинуть помещение и позволить старшей доченьке побеседовать с папой о взрослых – почти что мужских! – делах в одиночестве.
Речь шла, конечно, о благополучии д’Арбуццо: что выгоднее выращивать, чего не хватает на рынках, есть ли возможность заняться армейскими поставками, нужна ли какая-то помощь от Камиллы… Девушка готова была потуже затянуть поясок и не тратиться на себя: лишь бы семья не голодала, а младшенькие смогли бы получить образование. Ведь собственное счастье возможно только того, когда душа спокойна за близких: а в том, что она сможет себя содержать на достаточном уровне, итальянка не сомневалась – Бог и удача на ее стороне!
Вернувшись из родных стен в холодный и скучный особняк Тийёлей, девушка с новыми силами отдалась музыке и попыткам залатать многочисленные течи в семейном корабле. И вроде бы все получалось, да не так, как того хотелось бы. Усмешка судьбы: желавшая, чтобы муж стал самостоятельным и целеустремленным, Камилла не могла даже представить, чем это обернется для совместной жизни. Его словно подменили, и нельзя было сказать, что Милли эти изменения не нравились… если бы они не касались ее самой.
Сколько ночей она рыдала в подушку от бессилия и невозможности что-то изменить, сколько раз смотрела на лепнину на потолке, кусая губы и надеясь, что все это скоро закончится? Не счесть. Она пыталась смягчить мужа, старалась быть еще более предупредительной, очаровывать его переливами нот и чистотой своего голоса, но все было бесполезно. В мире нового Мишеля Тийёля для таких мелочей место было отведено самое дальнее, где-то между необходимостью распорядиться, чтобы отремонтировали хило поскрипывающие половицы, и новостями о европейских делах.
И ничего не помогало. Новые скандальчики ему были как с гуся вода, хлопанье дверью, сопровождающееся истеричным «Все, прощай!», не вызывало даже тени недовольства. Лобызания и забота воспринимались как должное, игра на фортепьяно – как один из необходимых эпизодов дня наравне с газетой. Сама того не ведая, Мила попала в болото, из которого выбраться не получалось. Да, она понимала, что может разрубить этот гордиев узел одним ударом и уехать на Виллу: но, откровенно говоря, девушка боялась, что на этом ее какая-никакая, а обеспеченная жизнь с шансом подняться еще выше закончится. Став заложницей собственных планов, она не имела иного выхода, кроме как терпеть и надеяться, убивая скучные вечера за чтением сентиментальных книг вроде «Памелы», романов Джейн Остин, поэм божественно прекрасной L.E.L., и подспудно страшась того, что случится ночью.
Ей начинало казаться, что постельные забавы в жизни нужны только мужчине, женская же задача – раздвинуть ноги и ждать, когда ее господин и повелитель удовлетворит свою похоть. Хорошо хоть в книгах было все иначе: можно было мечтать, как однажды перед взором ее, преодолевшей все испытания постылого брака, предстанет прекрасный юноша – и их сердца в один мог начнут биться в унисон. Что было потом, романы стыдливо замалчивали, но Камилла свято верила, что ни эсквайр Б., ни мистер Дарси ни за что бы не вели себя в постели с женщиной так, как Мишель – ни ныне, ни в прошлом.
Горячую итало-ирландку до красной пелены бесило такое отношение к себе, как к какой-то вещи, но придумать, как изменить ситуацию, она не могла. Вернуться домой без денег не позволяла любовь к хорошей жизни, а терпеть подобные измывательства – гордость. А еще было страшно: если он вот так походя разорвал сорочку просто чтобы продемонстрировать свое презрение, то что будет, если она зайдет дальше визгливого скандала? Тот человек, что скрывался под личиной Мишеля, может просто и без зазрения совести убить ее. Даже нет, не убить – прихлопнуть, как надоедливую муху.
Ах, если бы она могла сама, не боясь правосудия, прикончить опостылевшего супруга, внезапно оказавшегося форменным ceffo! Стоять и с милой улыбкой смотреть, как он подыхает, корчась у ее ног! А самой в это время петь «Боевой Клич Свободы» или, напротив, играть какую-нибудь траурную увертюру! А уж потом, став наследницей всего его состояния – ну и долгов, куда уж без них – с помощью хитрости Марко, собственного ума и смазливого личика найти себе новую, еще более выгодную партию. Или, чем черт не шутит, самой попытаться поиграть на издавна мужской территории. Как жаль, что все это остается только бесплодными мечтаниями!
А газеты тем временем восхваляли генерала Бьюэлла, защитившего Кентукки, и Макклелана, не пустившего в Мэрилэнд самого Ли, живописала победы при Глендейле, Энтитеме и у Шепардстауна. Зато по городу циркулировали слухи о разгроме нескольких федеральных армий в долине Шенандоа и втором Булл-Ране. Поговаривали даже, что совсем скоро конфедерация перейдет в контрнаступление и одним мощным ударом утопит всех синих, распыливших свои войска по широкому фронту, в Миссисипи.
Но это было все фоном. Теперь война шла далеко от Нового Орлеана, и ничем ни помочь планам Камиллы, ни помешать им не могла. Гораздо важнее была смена военного губернатора – но и она не сильно беспокоила девушку, замкнутую в своем маленьком мирке, как в клетке. Только недавно невидимые стены ее узилища начали осыпаться, снова открывая для нее нью-орлеанскую публику: как и предсказывала в свое время Мила, долгое время обструкция длиться не могла, тем более, что северяне побеждали. Город, как женщина, поломался-поломался, добился некоторых уступок после чего начал приспосабливаться к новой власти – жить-то надо! Оставалось только подождать, пока замкнется круг, и снова вернуться в свет – оправданной народной молвой, но с незабытым – это-то уж наверняка! – «грешком» за спиной. Если бы только и Мишель перестал быть с ней таким брезгливым… Если бы Марко понял наконец ее намеки…
Но однажды темный зимний вечер положил конец терпеливому тоскливому ожиданию. Тихо трещали дрова в камине, свистел за окном ветер, колыхались ветви деревьев и мерно рокотал где-то там, вдалеке, бескрвйний океан. На маленьком круглом столике стояла уже остывшая чашка ароматного крепкого кофе, а одетая в темно-зеленое – подстать песне – домашнее платье женщина с волной темных волос на плечах за фортепиано уже который час подбирала под «Greensleevs» новые ритм и мелодию, разговаривая сама с собой.
Настойчивый стук разрушил все это тихое очарование одиночества: и тут же сердце забилось чаще. Это не мог быть Мишель – если только не случилось какой-то беды – а гостей она не ждала. Может, брат решил заскочить на огонек? Но почему тогда с черного хода? Что же стряслось? Подобрав подол, мадам Тийёль решительно последовала вслед за лакеем, готовая разнообразить скучный темный вечер боем словесным с любым, кто покусится на ее покой. Но когда неизвестный голосом гостя из прошлого попросил об укрытии, Камилла попросту растерялась, не зная, что и предпринять. Она была уверена, что все, что связывало ее с Деверо, давно поросло быльем да затянулось бурьяном, а теперь – гляди-ка! – он стоит перед ней, живой, но преследуемый федералами.
Сбросив первоначальное оцепенение, девушка решительно отослала лакея спать, напомнив ему, что никаких гостей не было, да и не могло было быть, а самого бывшего любовника поволокла за собой, пряча его там, где ни один молокосос в синем не найдет. И только потом с чувством выполненного долга поспешила к фортепьяно, распахнув окно и позволяя музыке излиться на улицу: пускай преследователи майора знают, что здесь никого не ждут, живя обычной размеренной жизнью!
Спустя неполный час Мила и ее гость сидели в гостиной. Не рискуя будить кухарку, итальянка вспомнила, как она готовила дома – и Деверо, помимо кофе, достался и ужин, простенький, но сытный. Девушка знала, что пустой желудок отвлекает от мыслей, и предполагала, что скрывающийся под чужой личиной офицер давно полноценно не ел. К тому же всем известно, через что лежит путь к сердцу мужчины – если не считать шуток фехтовальщиков – и Камиллу распирало любопытство, как отреагирует на нее галантный кавалер, когда сытость позволит ему отвлечься от чувства голода. Слушая мужчину, она внимательно наблюдала за его реакцией, изредка блестя глазами, полными интереса и чего-то еще, чего мадам Тийёль сама не до конца улавливала.
Стратегия и тактика и прочие сугубо мужские игрища ее не особенно интересовали: куда важнее был сам рассказчик и те приключения, которые ему довелось пережить. В глазах Милы человек, с риском для жизни пробравшийся сквозь позиции северян в их тыл и готовый действовать под чужой личиной, был сродни персонажам Рида и Купера – благородным, честным, отважным и самоотверженным. А уж его изящный план по обману целой армии США… Хотелось аплодировать стоя и попискивать от восторга: такая идея по плечу только лучшим из лучших! И, Madonna mia, она, Камилла д'Арбуццо, сможет в этом поучаствовать!
Девушка была готова сразу, здесь и сейчас согласиться на все, чтобы ощутить себя причастной к великим событиям, решающим судьбу целой страны – и заодно разорвать порочные путы из похожих один на другой дней. Вступить? Да запросто! Подружиться с супругой Бэнкса, наверняка старой и дурной? Без проблем! Войти «в контакт» с адъютантом генерала, что бы не подразумевалось под этим? Да с легкостью! Когда начать? Но майор не дал восторгу вырваться наружу: что же, если надо обождать с ответом, то так тому и быть.
Милли знала, чего она хочет: чтобы то прекрасное, что оставалось за закрытой обложкой книги, стало былью. Она ждала своего рыцаря – и вот он, перед ней: практически Ланселот Рыцарь Телеги, явившийся после долгих опасностей к своей королеве. Девушка просто не могла его отпустить, не испив досуха ту чашу сладкого греха, что он держал в руках. Ведь как бы не случилось, это будет лучше, чем с Тийёлем – в том нет никакого сомнения. Сейчас она была полна решимости добиться своего, невзирая на усталость кавалера и собственные нелепые страхи. Итало-ирландка, улыбаясь пьяной шалой улыбкой, сама подошла к оправдывающемуся мужчине и заткнула ему рот горячим, требовательным и наглым поцелуем.
Они одновременно шагнули друг к другу, слившись в тесном, волнующем объятии, а потом… Потом она просто растворилась в ласке и тепле. Сначала долгие, томные и густые, как старое вино, поцелуи стали жадными и требовательными, с частыми соприкосновениями ласкающихся языков. А когда они переместились в постель, которая давно уже была связана у Милы с ощущениями слабости и беспомощности, Деверо открыл перед ней весь мир, полный огня и ярких красок. Трепещущий горячий комок бился в согласии с движениями слившихся воедино мужчины и женщины, рассылая по извивавшемуся телу чужой жены медленные теплые волны, отдававшиеся в пальцах звоном золотых колокольцев. Она стонала от удовольствия – сперва глухо, затем громче, голосом и всем естеством откликаясь на ставшие более частыми и сильными толчки лежавшего сверху Натаниэля. На какое-то прекрасное – и как всегда, слишком краткое – мгновение Камилла перестала воспринимать окружающий мир, растворившись в мягкости простыней под ее спиной, в потрескивании дров в камине и убаюкивающем шуме ветра за окном, в плавном скольжении мужчины внутри нее, в его внутреннем тепле и силе.
…А потом было осознание и полубезумное удовлетворение, отзывающееся во всем теле непривычной, но приятной ломотой, и широкая улыбка на устах, и пламенный блеск в глазах, словно вобравших в себя игру огня в очаге. И еще медленное, исполненное страстного обещания прощание, оставшееся на губах вкусом чужих поцелуев – не украденных торопливо, но завоеванных и ставших достойной наградой. И если какой-то из дней заслуживал наименования лучшего в жизни Камиллы, то только этот и никакой иной.
На утро – а вернее днем, если судить по часам – Мила еще раз обдумала предложение офицера. На сей раз жажда тепла и близость мужчины не пьянили ее, и она могла рассуждать взвешено и попытаться понять, что еще может получить с этого. Вопрос о том, согласиться ли на предложение Ната, даже не стоял, это было ясно и без этого. Но какая от этого польза ей, а не Конфедерации? Помощь достойному человеку, представляющему чуть более правильную сторону – это безусловно. Адреналин и азарт – само собой. Но этого было мало: все оно априори шло в комплекте с согласием. Надо было что-то еще: не ради Деверо, а только для себя самой. Ну и заодно явное свидетельство того, что из нее нельзя вить веревки и заставлять делать все, что угодно – тем паче, что это почти получилось.
По зрелому размышлению девушка решила потребовать платы за свои труды: без денег организовывать благотворительные мероприятия затруднительно, да и женщине, могущей спокойно позволить себе тратиться на разные милые мелочи, проще войти в круг незнакомых дам, тем более северянок. Полунищих леди в Нью-Орлеане сейчас немало, и надо продемонстрировать, что она не одна из них. Организовать, например, застолье, или бесплатную раздачу кукурузных лепешек нуждающимся: а все это стоит немало.
Приняв такое решение, она, довольная, улыбнулась новому дню: наконец-то жизнь переставала быть серой, а деньги, и деньги хорошие сами плыли в ее руки!