Как относиться к семейной жизни, когда тебе пятнадцать, а в голове не то что ветер гуляет, а целый ураган? Тем более, когда от мужниной жены требуют благовоспитанности и пристойности как в словах, так и в манерах, и то, что могли бы простить юной девушке, ей ни за что не позволят. А становиться в глазах публики особой эксцентричной и посему нежелательной, как Лотта Бовэ – да ни за что на свете! Камилла понимала, что специфическое поведение уместно только у тех, у кого горы денег: тогда у них становится изюминкой то, что у всех прочих кажется отталкивающим. Самой же мадам Тийёль надлежало быть дамой, полностью соответствующей жестким и донельзя скучным рамкам «южной леди».
Но в такой жизни были и плюсы: помимо достатка, который уже сам по себе стоит немало.
Во-первых, это свободное время. Там, на ферме, возможностей заняться чем-либо, помимо дел домашних, обрыдших бесед с соседками и чтения одних и тех же книг попросту не было. В Новом Орлеане же жизнь била ключом: можно было гулять по набережной, ходить по лавкам, посетить в оперном театре захватывающую дух премьеру «Le pardon de Ploërmel» - да что угодно! По сравнению с размеренным и скучным бытом на Villa d'Arbuzzo такая жизнь казалась воплощением самых смелых мечтаний.
Во-вторых, это, конечно же, общение. В городе люди куда более образованы и разносторонни, а посему пообщаться с ними можно на совершенно разные темы. Да и когда вокруг столько много мужчин, достойных чуть более долгого, чем позволено приличиями, взгляда и короткой яркой улыбки, душа начинает петь горлицей, купаясь в солнечных лучах внимания!
Если бы еще Мишель был не столь рационален и чуть более склонен к авантюрам! Тогда бы можно было попробовать тот или иной способ быстро подняться над остальными: но, увы, супруг предпочитал в делах осторожность и последовательность. Делать нечего: посетовав какое-то время, Мила решила, что придется работать с тем, что есть, и вышивать узор красивого будущего не на шелке, но на хлопке. Как ни крути, а без женщины редко какой мужчина сможет прыгнуть выше своей головы, а значит, именно на ее плечах лежит задача сделать из супруга через двадцать лет Хлопкового короля Луизианы и человека, с которым все будут вынуждены считаться. Придется осторожно помогать, учиться тонкостям торговли, заводить связи и знакомиться с влиятельными людьми, очаровывать их собой и рассказами о достоинствах мсье Тийёля. А дома надо будет воздействовать на мужа, чтобы он делал то, что нужно – проедать плешь, жужжать в уши, изматывать нервы: называйте это, как хотите, главное результат. Мишель не будет к сорока годам грузно заполнять собой все кресло и потягивать вино, вспоминая годы молодые – он будет лезть все выше, выше и выше, пока, наконец, не удовлетворит потребности своей супруги!
И вот только тогда, когда Камилла поймет, что все идет в правильном направлении, тогда и можно будет задумываться о наследнике. А пока что ей рожать рано: столько дел, столько планов и идей, что сын или дочка в них попросту не вписываются. И если для этого надо прибегнуть к посторонним советам – быть посему. Кроме того, некоторые джентльмены, вроде того же очаровательного майора Деверо, так смотрят, так смотрят… Аж сердечко начинает биться чаще! Вот только принести мужу в подоле ребеночка, ни единой черточкой не похожего на отца, совсем не хочется: это будет конец всего.
Но все это чуть позже: а пока что можно жить и не задумываться о завтрашнем дне. Гордиться, что именно она, и никто другой, спасла Villa d'Arbuzzo от разорения, а семью – от нищеты. Мило краснеть, когда гости дома искренне поют осанну хозяйке. Смущаться на исповеди, но все равно не признаваться ни в грехе гордыни, ни в сладком пороке прелюбодеяния. Ужинать с фарфоровой посуды и на вечернем моционе свысока поглядывать на тех девиц, которым это и не светит. Беседовать на летней веранде с новыми соседками и маленькими кусочками скармливать им облагороженную папенькину историю. Приезжать на красивом ландо домой и всей кожей впитывать восхищенные и завистливые взгляды местных фермеров, так похожих в своей простоте и незнании роскошной жизни на собственных негров.
Но правду говорят: хочешь насмешить Господа – поведай ему о своих планах на завтра. Рассуждая о будущем и витая в облаках надежд, высокомерно игнорируя проблемы блокады, Камилла не приняла в расчет того неостановимого маховика, на который делала свои ставки: за прелестями жизни она забыла про войну, искренне веря, что скоро благородные южане прогонят дельцов-северян, и в стране снова воцарятся мир и спокойствие. Осторожно насмехающаяся в женском кругу над мужчинами, которые без ласковой женской руки и шага ступить не могут, она позабыла, что от этих мужчин зависит и ее судьба.
В целом же на те вопросы, ради которых южане и северяне убивали друг друга, гордой «наследнице графов д’Арбуццо» было плевать с колокольни собора святого Людовика: ей было неважно, кто и как будет править, лишь бы это не сказалось отрицательно на ней и ее идеях. В целом же, если бы ее спросили, кто все-таки ближе, она бы отдала свой голос за Конфедерацию: просто хотя бы потому, что сохранение нынешней власти делало далекоидущие проекты более предсказуемыми и не требующими корректировки.
Слушая бравурные речи очаровательного и ласкового Ната, возлежащая на мягких простынях Камилла не сомневалась, что любая попытка прорвать оборону Нового Орлеана обречена на провал. Янки умоются кровью, блокада будет снята, а кружева и хороший кофе снова заполнят прилавки. Имена Гранта, Поупа, Фаррагута и иных полководцев беспокоили девушку не больше, чем имена каких-нибудь краснокожих вождей – в ее мире они были лишними, а армия, как через газеты, так и в лице отдельных ее представителей, неизбывно уверяла в своей непобедимости. Казалось, что крепость жизни ничто не пошатнет….
Все изменилось двадцать пятого апреля, когда орудия эскадры Фаррагута разнесли в пух и прах не только флот Конфедерации, но и планы самоуверенной итало-ирландки. Камилла во все глаза смотрела на остроносые силуэты вражеских кораблей и впервые за взрослую жизнь не знала, что и предпринять. Мысли судорожно метались, побледневшее лицо казалось маской Пьеро на фоне белого кружевного пеньюарчика, пальцы выбивали судорожную, рваную барабанную дробь по подоконнику.
…А потом горел хлопок, удушливым чадом заполняя серое мрачное небо, а вместе с дымом уносились к небесам и надежды на обеспеченное будущее. В один миг она стала из жены преуспевающего торговца супругой почти что нищего. Полуодетая, в накинутой на плечи шали она стояла у склада, и отблески горящего благополучия отражались в ее глазах, сухих, как пустыня, через которую Моисей вел свой народ. Хотелось рыдать и рвать на себе волосы, биться в истерике, катаясь по земле, и проклинать Бога, северян и тупых солдат, уничтожающих чужую жизнь. Но даже на это сил не было. К тому же, если Мишель предпочел спрятаться за блаженным беспамятством, то хотя бы она должна была быть сильной и проследить, чтобы горе-вояки, трусы, не сумевшие отстоять родной город, ничего не стащили. А еще, если повезет, уговорить, хоть стоя на коленях, не сжигать хотя бы пару-тройку мешков, закрыв на них глаза и заставляя очаровательную юную деву идти по миру с протянутой рукой.
Когда же над Городом-полумесяцем взвился звездно-полосатый флаг, и женщины объявили тихую войну тем, с кем не справились мужчины, Мила, скрепя сердце., была вынуждена присоединиться к ним, хотя и считала это глупостью и ребячеством. Ругаться на солдат и отворачиваться от офицеров смешно только первые несколько дней, а дальше уже приедается. Уж если есть охота противостоять неприятелю, то его надо безжалостно убивать, а не провоцировать. А подобного желания у мадам Тийёль не было.
Растерянная, так до конца и не оправившаяся после вида сгорающего хлопка, Камилла, наверное, еще долго бы думала, как жить дальше, если бы судьба в виде чьего-то цветочного горшка не вынудила ее прервать добровольное затворничество. Следуя за плац-офицером в штаб к янки, сосредоточенно-мрачная девушка, прячущая испуг за маской спокойствия, судорожно пыталась понять, как себя вести.
Подружиться с оккупантами – шанс стать выше, чем те, кто им противостоит: по крайней мере сейчас, в моменте, пока остальные не очухались. С другой стороны, если вернутся прежние хозяева, такое сотрудничество выйдет боком. А значит, надо продумать здесь и сейчас, как можно обосновать дружбу с северянами ради Юга. Возможно, попыткой пробраться в штаб и выкрасть карты и планы врага? Звучит глупо, но почему бы и нет?
А если придется все бросать и бежать, то где искать убежище? На родной ферме будут искать в первую очередь, у соседей и знакомых – тоже. Может, попробовать поискать знакомства в Городе Мертвых? Говорят, там собирается самый разнообразный сброд, общаться с которым южной леди не престало, но зато там, если что, точно можно спрятаться от солдат. Положительно этот запасной вариант выглядит интересно и в перспективе полезно. А еще можно попытаться добиться расположения известной гадалки и, поговаривают, колдуньи Марии Лаво. Она знает если не все, то многое, и наверняка может помочь. Только чем ее подкупить, что предложить, чтобы заручиться поддержкой?
Время ожидания внезапно подошло к концу, и вот уже перед Камиллой офицер в синем, от которого зависит, окажется ли она за решеткой или на свободе. Присев в изящном книксене, девушка ответила, сдержанно и спокойно, как и подобает уважающей себя леди:
- Добрый день, сэр полковник. Меня зовут Камилла Тийёль, урожденная графиня д’Арбуццо. Увы, - она позволила себе легкую сожалеющую улыбку, - я ничего не могу пояснить вам об этом прискорбном недоразумении: только то, что ни я, ни кто-то из моих домочадцев к такому непричастны. Это слишком низко – браниться и кидаться горшками в солдат-победителей, с оружием в руках доказавших, что правда на их стороне.
Была ли это досадная случайность или чья-то преступная попытка оскорбить ваших людей за мой счет, я не знаю. В любом случае, - Мила в деланном смущении опустила очи долу, - мне крайне неприятно знать, что в нашем доме произошел подобный эксцесс. Уместным ли будет с моей стороны надеяться, что приглашение на ужин в семье Тийёль загладит этот неприятный момент?