Эта земля — наша земля.
Наши предки омыли ее кровью трижды.
В первый раз — когда высадились в Чарльстоне, поимев испанцев и красножопых ямаси.
Во второй — когда один пидор в короне решил что он может диктовать американцам как им жить.
Правда, пидоры в короне оказались непонятливыми. Уже, блядь, даже до дикарей в перьях дошло что надо взять свои халупы и скво, и свалить к херам с американской земли — а тупица Георг всё ещё думал что ему есть что ловить! Потом генерал Джексон поимел красных мундиров при Новом Орлеане — и лайми свалили на свой островок заваривать друг другу чаек и плакать о старых временах. Так наши отцы омыли эту землю кровью в третий раз.
Эдвард Босс — хотя с тех пор, как в двенадцать, подражая взрослым, он взял за практику подписывать письма «E.D», то есть первыми буквами полного имени, звучавшего, напомню, как «Edward Daniel», все называли его просто Эдом — Эдвард с детства понимал, что нет ничего лучше на свете чем родиться американцем, и не питал ни малейших сомнений в том, что любой мальчик в мире больше всего на свете мечтал бы с ним поменяться.
Америка — не просто страна. Америка — это факел.
Американец — человек будущего, а долг всех американцев заключается в том, чтобы показать остальному человечеству как ему жить.
Поэтому мы трудимся в поте лица, ибо как объяснил пастор Николас, праздность в глазах Бога есть худший из грехов.
Поэтому же мы свято следуем по пути свободы и демократии — американец должен быть свободен, в этом и есть смысл всего!
И наконец, поэтому мы заботимся о неграх и не истребляем нахер всех красножопых. Богу бы не понравилось, уничтожь мы их всех. Пастор Николас сказал, что американец для чёрных это что-то вроде отца, который может конечно выпороть нерадивое дитя, но никогда не оставит заботу о нем.
Когда Эд подрос, то к словам священника прибавилась ещё и литература. Поначалу художественная — в частности мальчик с наслаждением читал Джеймса Фенимора Купера. Бывало, юный Босс приказывал одному из детей ниггеров играть благородного индейца Чингачгука, а себе оставлял роль Натти Бампо. Правда, иногда к игре присоединялся Генри или кузены Джордж и Каспер, которые были старше и сильнее — тогда приходилось самому Эду напяливать идиотский головной убор из куриных перьев, сделанный мальчикам кухаркой Мартой. Иногда попадалось и что-то европейское — в семейной библиотеке по большей части можно было найти что-то старое, вроде Шекспира, Данте, Мильтона, Ричардсона, Шеридана, Бёрнса. Разве что Гёте не было — отец когда-то в юности прочёл Вертера, и решил, что книга дурная, после чего с типично американской практичностью подарил ее кому-то из друзей.
Встречались в семейной библиотеке и новинки — обычно они поступали туда в качестве подарков от родственников из Чарльстона. Так юный Босс прочёл Вальтера Скотта, Стендаля, Мериме...
Когда Эдвард подрос, к его образованию присоединились господа Гоббс, Руссо и Монтескье, потому что это была классика, а Дэн Босс хотел, чтобы его средний сын стал юристом — и с лёгкой руки давал из шкафа всё, содержащее в названии ту или иную отсылку к праву. «О духе законов», «Об общественном договоре», «Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» — Дэн Босс хоть и не был дураком, никогда особо книгами не интересовался, и по правде решил, будто в произведениях идёт речь о чем-то необходимом для юриста, сам не ведая, что буквально подкладывал адскую машину под собственные планы.
Прочитав Руссо, Эд крепко задумался. Прежде всего он знал, что адвокаты все дрыщи или жирдяи — а подначивая брата, Генри говорил, что ещё и содомиты (что такое «содомиты» Эдвард ещё не знал, но звучало страшно, потому что Бог уничтожил Содом). Да и копаться во всех этих закорючках, кто так решил, кто эдак... Да для американца должно быть только три закона! Что возможно, решать надо по понятиям, где сложно обратиться к ним, должно читать Конституцию, а где и это бесполезно — Библию! Думаете, авторы декларации независимости дрочили на всякие там прецеденты?! Нет, они просто знали как правильно, а потом мудаки-федералисты начали своим крючкотворством лезть в священные права штатов! Одним словом, понятие «юрист» для мальчика звучало почти тождественно слову «мудак».
С детства он, понимаешь, готовился показывать человечеству, как ему надо жить — а тут на тебе!
В общем, Эд решил для себя, что не поедет ни в какой колледж, если только совсем силком не потащат. Он мужик, а не желторотая обезьяна! Он Натти Бампо, он Роб Рой, он Маттео Фальконе!
Были и другие причины, носящие не столько идейный, сколько практический характер. Правда, именно в силу этого практического характера, сам Эдвард не вполне проговаривал про себя эти причины.
Прежде всего — он почти не видел жизни вне семейной плантации и жутко боялся нового, неизведанного ещё мира. Здесь всё знакомо и понятно — там живет дядя Рональд, который может рассказать о генерале Тейлоре, тут тетушки Селестина и Аделаида, у которых всегда можно достать сладости. Есть Джордж и Каспер, которые могут рассказать про то, что происходит между мужчиной и женщиной. Есть младший брат Джорджи, с которым можно подглядеть за старшими кузинами. Есть младшенькая Розалина, которая всегда поможет братьям с их проделками, если только они не имеют отношения к кузинам. Наконец, есть ниггеры, к которым следует относиться справедливо — они добрые и честные люди, хоть и наивны как дети.
А что ждёт в Чарльстоне? Нет, пару раз семейство ездило туда, в основном на какие-то большущие семейные праздники, и ещё пару раз приезжали чарльстонские Боссы — одним из которых были похороны дедушки Фрэнка. Но в целом Эд инстинктивно ощущал, что будет там тетушкой Селестиной. А никто, никто не хочет быть тетушкой Селестиной!
Далее, если уж куда-то ехать то на Фронтир, на границу цивилизованного мира, туда, где делают большие деньги, где твоё выживание зависит от того, какой ты человек, окажешься ты быстрее, сильнее и хитрее красножопого врага или нет. Там растут настоящие мужчины, настоящие американцы! Эд любил охоту и частенько ездил с дядей Рональдом. Научиться стрелять — вот первый шаг к тому, чтобы быть свободным. Человек с револьвером боится только другого человека с револьвером — для всех остальных он... ну... Босс.
По крайней мере так это выглядело в глазах подростка.
До 1849 года, Эдвард мечтал уехать с дядей в Калифорнию — но появившаяся третья причина изменила всё.
Генри. Старший братец Генри.
Сложно сказать, любил ли его Эд — скорее нет. Старший брат делал что хотел — мог побить младшего, разыграть, отнять что-то из его личных вещей, иногда даже не потому что ему так нужна вещь, а просто забавы ради. И ему всё сходило с рук — Эдвард сжимал зубы и с тех пор как пару раз получил от отца по затылку за то, что отвлекал от важных дел из-за какой-то ерунды, никогда не жаловался.
Но кроме этих моментов были и другие. Хорошие моменты — когда брат давал пострелять из своего револьвера, показывал, как его правильно заряжать... Или когда учил младшего правильно ухаживать за девушкой — правда чтобы поржать, когда тот попытается применить полученные навыки к кузине Джулии — но учил же серьезно! Ещё брат был мастером всякого рода проделок — когда доставалось самому Эду, было конечно обидно, но вот когда удавалось разыграть кого-то вместе, как они смеялись!
Только когда брата не стало, Эдвард вдруг почувствовал какое большое место тот занимал в его жизни. Да, был отец, был дядя Кристофер — но обоим всегда было немного не до молодняка. Был дядя Рональд, которому попросту нечем заняться, да только и к нему с некоторыми вопросами не пойдёшь.
Ещё с братом можно было соревноваться. Стрелять лучше чем Генри, ездить быстрее чем Генри, вести себя обходительнее чем Генри, проказничать изощренннее чем Генри, прочесть книг больше, чем Генри... Получалось редко, скорее в силу возраста, чем отсутствия старания, но в каком-то смысле когда Эд говорил себе «докажу всем», у «всех» всегда было лицо его брата...
А тут вдруг — убили.
Выстрелом из винтовки.
Непонятно кто. Непонятно за что.
Прежде Эдвард ещё мог уехать. Даже в колледж, если бы отец хорошенько поговорил с ним, и объяснил, что для управления плантацией всегда лучше знать законы, лазейки в них, что совсем не обязательно делаться адвокатом.
Но Генри умер — а всем как будто плевать!
Никто не ищет убийцу — отец даже детектива не нанял и к маршалу не обратился, будто знает кто виноват, но по каким-то причинам трусит созвать родню, пойти и пристрелить ублюдка, уложившего его старшего сына!
«Трус. Трус. Трус», — пульсирует одно слово в висках.
Первый бунт против отца принял форму обещания, данного самому себе, обещания во что бы то ни стало отомстить за Генри.
Поначалу Эд с юношеской прямотой приходил к отцу, к дяде Кристоферу, даже к дяде Рональду с одной и той же программой, узнать кто это сделал, а потом сделать так, чтобы он за это ответил.
Стоит ли говорить, что понимания мальчик не встретил.
И точно как когда Генри подкалывал его — Эд замолчал.
В разговоре отец сказал ему: «Если дурь в голове булькает иди и поработай с неграми, дурь и выветрится» — а Эдвард пошёл и правда стал работать с неграми.
Он закрылся от всех, лишь дяде Рональду иногда признаваясь, что в самом деле владеет его мыслями. Раз ублюдок смог убить Генри, он был наверное крепким ублюдком, а стало быть нужно стать ещё крепче. Сильнее, быстрее, ловчее...
Соревнование продолжилось — только место брата занял его невидимый и ненайденный пока убийца.
Эдвард работал. Работал пока все тело не заполняла ноющая боль. Официальная версия — знакомился с тем, как вести хозяйство. Это правда, но не вся правда. По правде если юноша в расцвете сил вдруг бросается строить мост с черномазыми, значит он надломлен внутри, значит отчаянно пытается не сделать глупость, и заполняет тяжёлым трудом время только чтобы каждый день говорить самому себе: «Я становлюсь сильнее, я становлюсь лучше. Да, я не отомстил сейчас, но только потому что меня убьют — но скоро я сам убью, убью, убью...»
Много раз Эд просил дядю Рональда позаниматься с ним стрельбой — хоть бы и на охоте.
Много раз когда дядя выпивал осторожно заводил разговор о смерти брата — наверное, интуитивно ощущая что в заговоре молчания старый Рональд Арчибальд является слабым звеном, что именно он может по старости сболтнуть внучатому племяннику, в чем же собственно было дело, кто виноват...
Спрашивал Эдвард, впрочем, и других — пастора Николаса, болтливых тётушек, мать. Для каждого — свой язык. Ни слова о мести. Якобы просто так странно, понятно, что ему не рассказали по малолетству, но уж тетушка Селестина конечно знает все. «Я просто хочу знать что случилось с моим братом, милая тетушка. Мне кажется что этот человек подстережет и меня...» — бабы любят всякие сентиментальные глупости.
Раз случайно встретив Джуди Сеймур на танцах, он решился пригласить ее — и спросить о брате, но особых надежд на это не возлагал.
В целом если отбросить эти эпизоды, а перед каждым новым разговором, Эд выжидал по несколько месяцев, чтобы никто не понял, что у него на уме, юноша стал мрачнее и молчаливее — но в целом делал то же, что и всегда. Четырнадцать лет он встретил одним из первых прочитав «Алую букву» Готорна и «Европу» Уитмена.
«Эти трупы юношей,
Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом,
Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить.
Они живут, о короли, в других, таких же юных,
Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас»
Выписал он себе в куцую записную книжку, полную разнообразных цитат — привычка ещё с детства, с тех времён когда дядя, глава семьи, за семейным столом спрашивал, чему его дети и племянники научились сегодня.
Почему-то у пронзённого свинцом юноши — лицо Генри.
«Общество деспотично по своему нраву; оно способно отказывать в простейшей справедливости»
Ещё одна выписка из Готорна. Ни законник, ни отец, никто не отомстил... Но ничто не забыто.
Кровь за кровь, братишка.