30.08.2002
КазаньТакого жаркого лета столица Татарстана не видела давно — и речь не столько о погоде, о выцветшем белёсом небе, по которому каталось слепящее солнце, о раскалённом асфальте, плывущем под ногами в тридцатиградусный зной, о дрожащем мареве горячего, пахнущего бензином и выхлопными газами воздуха, сколько обо всём остальном, что творилось в этом плавящемся мареве этим летом. Казань тонула в клубах красной кирпичной и серой бетонной пыли — не проходило и недели, чтобы нацболы не принимались что-то взрывать, благо взрывчатки на Казанском пороховом заводе было вволю, и особо горячие головы в порыве залихвацкого задора даже предлагали взорвать сам завод, чтобы отпраздновать конец человеконенавистнического царства Новодворской. Но пока взрывчатка была нужна для других целей: взрывали древний Благовещенский собор в Кремле, взрывали и недостроенную мечеть Кул-Шариф там же, взрывали барочный Петропавловский собор, взрывали и мечети — Марджани, Апанаевскую, Закабанную; но никакой храм никакой религии не взрывали нацболы с таким наслаждением, как Храм Всех Религий в пригороде Казани Аракчеево. На сносе этого сооружения присутствовал сам каудильо Лимонов, объявивший эту постройку преступлением против художественного вкуса.
Такого весёлого лета в Казани не было, наверное, с 1918 года, когда здесь побывали поочерёдно красные латыши, затем каппелевцы и, наконец, прогнавший их Троцкий: город был переполнен войсками, но походил, впрочем, больше не на военный лагерь, а на вооружённый Вудсток — Переслегин читал в Национальной библиотеке лекции по информационным объектам, Пелевин, более не скрывающийся от читателей, устраивал творческие встречи на берегу Кабана, у местных говнарей с Книжки разбегались глаза — концерты Летова, Курёхина, Горшка и Паука иногда устраивались в один и тот же день, и неизбалованные изобилием приезжих рок-звёзд провинциальные неформалы не знали, куда им идти. Гопота с Жилки и Кварталов записывалась в дивизию Шнурова. С вокзала на Самару и Сталинград один за другим уходили эшелоны с войсками на помощь Андреевой. На смену им с востока, из-под Перми, приходили платформы, гружёные танками Т-72 и Т80: мускулистые, плохо говорящие по-русски негры из дивизии имени Малькольма Экс, осваивали технику, ревя дизелями на весь город по ночам и взламывая гусеницами асфальт. По разбитому асфальту на тонированных девятках по городу разъезжали опергруппы Эскадронов смерти в цветастых пиджаках, вылавливая нетрудовые элементы. По утрам по Сибирскому тракту, как колодники в старину, шли на восток колонны нетрудовых элементов, мобилизованных в Трудармию. По всему городу были расклеены плакаты дадаистского и кубистского оформления с призывами записываться в армию НБП. На месте снесённого Благовещенского собора в Кремле устанавливали памятник Емельяну Пугачёву, и в своей очередной речи каудильо растроганно заявил, что, не сумев взять Кремль в 1774 году, мужицкий царь Емелька наконец-то осуществил свою мечту: русский, татарский, а в перспективе — любой народ земного шара теперь полностью, абсолютно свободен от всяких уз: уз угнетения, традиции, логики, здравого смысла!
Весело жилось в Казани летом 2002 года.