Пейзаж за стеклом интересовал мало. Блёкло-серое, хромированное, одинаково вылизанное. Идеальное снаружи, поганое внутри — облик современного города прекрасно передавал суть его хозяев, гнездящихся там, в пентхаусах. Небожители 23-го столетия, мать их. В этих джунглях корпоративных высоток взгляду совершенно не за что было зацепиться — и Фрида держала глаза закрытыми.
Как-то раз идя по улице, она увидела цветок, пробившийся сквозь бетонные плиты. Скудная зелень, уже успевшая покрыться пылью, и один мелкий бледно-жёлтый бутон — невзрачное в общем-то существо, но отчего-то такое притягательное... На него хотелось смотреть. Она простояла там чёрт знает сколько, позабыв, куда шла, просто уставившись в одну точку рядом с кроссовкой. А потом зачем-то вылила в трещину под стеблем весь остаток воды из бутылки 0,5.
— Вот блядь!
Это была реакция на пошедшую у Шакала носом кровь.
— Да хуй с ними с дронами, — огрызнулась девушка на Парию. — Ты-то тут на что? Вывезем сами.
Сраный терминатор реально не понимал, что обычный человек — пусть и с апгрейднутой прошивкой в башке — может просто взять и кончиться. Фрида не любила роботов. Биороботов тоже. Где-то в глубине души сидело убеждение, что какую бы совершенную технику ни дарил человечеству технический прогресс, всегда найдётся умник, способный её хакнуть. И нате вам, пожалуйста, этот чудный момент настал. А значит, придётся выполнять задачу по старинке, полагаясь на скорость рефлексов и силу мышц. Всё как она любит.
Никс она коротко кивнула — поняла, мол, сделаю. В такие моменты напарница преображалась, становясь многословной, инициативной, порывистой. Казалось, ей приносит большее удовольствие общение с винтовкой, а коммуникация с людьми так, постольку-поскольку, для расстановки фигур на шахматной доске очередной миссии.
Фрида всегда молчала. А нахрена что-то говорить тому, кому через секунду вышибешь мозги? Что-то объявлять, требовать... Они всё равно не подчинятся — лишь больше растявкаются.
В школе она всегда дралась молча. Эти козявки вечно пищали что-то обидное, норовили уязвить побольнее, цапнуть исподтишка. Тупое, трусливое стадо, заклёвывающее белых ворон. Любого, кто хоть сколько-то отличается от их серой биомассы. Она не отвечала — просто железной хваткой сжимала пальцы на горле обидчика и смотрела, как у того постепенно кончается кислород. Ей нравилось наблюдать, как ярость в его глазах сначала сменяется беспомощностью, потом паникой и наконец ужасом от осознания того, что совсем скоро станет нечем дышать. Момент чистого, кристализованного наслаждения. Даже последующее наказание не отбивало охоты снова ощутить его неповторимый вкус.
— Au revoir, красавчики! Оставьте нам кого-нибудь на десерт, я проголодалась, — с этими словами француженка послала в сторону Гадюки воздушный поцелуй и нырнула в небо.
А может, и не Гадюки вовсе — поди там разбери направление взгляда через тонировку шлема.
Звон бьющегося стекла. Дождь осколков. Сгруппироваться. Приземлиться. И сделать то, что с годами тренировок записалось на подкорку, в слот безусловных рефлексов. Выдох, выстрел. Корректировка градуса. Повторить. И ещё.