Кривая, неприглядная ухмылка раскроила лицо колдуна. Совместные усилия обороняющихся понемногу начинали склонять чаши весов к победе, пусть та и казалась невообразимо далёкой. Крошилась каменная плоть голема и шла волдырями, сгорая, кожа зеленоусого Болтокрута, услаждая жажду отмщения, так старательно раздуваемую в себе Фаранангом. Потери среди культистов и гноллов, должно быть, перевалили уже за тысячу. С неожиданным восхищением отметив мастерство, с которым стрелы Джоса настигли осадного колосса, Фарананг сжал заклинательный посох, пересиливая себя, чтобы вновь воззвать к его разрушительной силе. Проскрипев болезненный стон одними зубами, Фаран вновь впился взглядом в сияющие руны, начав зачитывать их сначала. Первобытная магия не желала подчиняться колдуну — она справедливо презирала его слабую, смертную плоть и человечный рассудок, неспособный даже полностью вместить её, не то что понять. Она не давалась, ярясь перед закабалением, уходя от ментальных приказов и смеясь над сковывающими её мнемо-техниками. Пройдя мучительные лабиринты предохранительных и ограничивающих чар, призванных колдуном для спасения своего разума, в реальность просачивалась лишь сотая толика истинной силы слов, выкованных в лезвии, и даже этого было достаточно, чтобы заставить мага выть от боли. Не достаточно! Этого было не достаточно! Используя собственное тело как наковальню, принимавшую удар за ударом, зачерпнув жар из пылающего гнева и высекая искры стальным молотом воли, Фарананг стал ковать новую инкантацию, вбивая свои требования в вырывающиеся чары. Мир вокруг тянулся с непомерной медлительностью, и пока рядом успевал прозвучать один боевой клич, в разуме чернокнижника рокотала дюжина громогласных ударов. Наконец, вторая искра взметнулась к титаническому чудовищу, хлыстами воли подгоняемая к цели. Едва поле боя осветила благородная, золотая вспышка, призванная Адель и дарованная самим Святым Светом, ей завторила вторая, вытянутая Фаранангом из тьмы времён до первой летописи. Где божественный свет возрастал из единой точки, планомерно поглощая пространство своей чинной, величественной волей; там безобразные щупальца-языки проклятия рвались и расползались неровной живой стеной, с противоестественным голодом пожирая бытие на своём пути. На несколько тошнотворных мгновений, две сферы соприкоснулись и переплелись в ужасающем танце разрушения и смерти, святого и анафемического. Затем, праведный свет угас со всё тем же благородным спокойствием, с каким возник и рос, а протестующая поросль ведьмовского пламени задохнулась своим пустым голодом, не сумев познать ничего кроме него. Но Фарананг не остановился. Его не более не устраивало банальное разрешение конфликта. Слишком многое уже было сделано и допущено, слишком во многом пришлось убедить себя. Полное, абсолютное уничтожение виновных, коими заклеймили себя все вставшие на его пути, стало для Фарананга самоцелью. Смерть ради смерти, разрушение во имя большего разрушения. Не видя слёз, брызнувших из собственных глаз, презрев боль и здравый смысл, Фарананг в третий раз назвал имена, назвать которые именами было бы оскорблением их истинной сути. Цепляясь за решимость огня в груди, дарованную ему добродетелью Адель, колдун в третий раз раздул меха своих измученных лёгких, в третий раз вдохнул пламя в непокорную сталь слогов и в третий раз разверз страждущую пасть пламенной преисподней над полем боя, предлагая ей в прокорм плоть неугодных. Бой продолжался.