Встав темным вечером на колени подле сестры Ройстон, Фар внезапно понял, что понятия не имеет, как подобает молиться. В детстве мать и отец водили его с братьями в светлые храмы Лордерона каждое воскресение, и, кажется, он даже выучил тогда какие-то молитвы. Жрецы тех храмов всегда казались такими истовыми в своих речах, что прихожанам никогда не приходилась искать слова - стоило лишь отдаться жаркому ликованию мессы, и все нужные мысли и мольбы сами вспыхивали в сознании, а сердце наполняла живая, дышащая надежда. Вера в чудо... Через кровавую пелену судьбоносной ночи, когда в город вторглась Плеть, все это казалось смутным сном. На миг, Фарананг даже задумался, была ли на самом деле эта тихая, мирная жизнь, или же уютная идилия была лишь плодом его воображения. Отогнав странную мысль, колдун сделал глубокий вдох, отмечая сладковатый привкус ладановых благовоний. Он закрыл глаза и тихо, неловко, словно вновь был мальчишкой на ступенях древнего собора, начал шептать. Это не были слова, но нечто достаточно близкое к оным, чтобы не вызывать сомнений в том, что чародей действительно молится. На самом же деле он нес благозвучную околесицу, уделяя больше внимания внутреннему монологу, разгоревшемуся на сухих прутьях воспоминаний от искорок веры, долетавших от истовой молитвы сестры Ройстон.
"Эй... Там... Святой Свет? Я... Меня слышно? Прости, прости, это глупый вопрос. Ты ведь... Ну, вездесущий, вроде? Я... Я не знаю, что сказать тебе, так что если слышишь, ну... Мне... В общем... А в прочем неважно. Можешь просто... Не отвечать, наверное... Ты никогда не отвечаешь, так что можешь и в этот раз... Ох, небеса, что я, черт побери, несу? К кому я вообще обращаюсь? Какое дело божественной благодати до неискреннего бормотания какого-то там колдунишки?! Я ведь проклят! Я продал свою душу давным-давно, и если Свет и откликнеться, меня не ждет ничего, кроме небесного огня или какой другой кары! Мне, поди, уже готовят пыточный стол в Круговерти!.. Ха. Вот так, должно быть, и становятся "настоящими" чернокнижниками. Бесчеловечными подонками, готовыми на все чтобы спасти свою шкуру. Конечно несчастные ублюдки не хотят умирать - их ведь ждет вечное мучение! Нас ждет... Меня. Я тоже стану... Таким? Таким как Чучельник или Натан... А что, если уже стал? Возможно ли заметить, как чернеет твоя собственная душа? А как она умирает? Хм... Нет-нет-нет, это все глупые, лишние мысли. Это говорит усталость. Раны ноют, только и всего. Ничего этого мне думать не стоит. Нужно поскорее покончить с этим пустым обрядом и пойти спать. Да, нужно отдохнуть... Только дождусь Адель. Интересно, о чем она молится? О завтрашнем допросе? О спокойствии душ, запертых в камнях? Может... О нас четверых? Может даже... Обо мне?.. Что она вообще обо мне думает? Должно быть считает очередным зазнайкой-волшебником, играющимся с огнем... А что бы она подумала, узнай вдруг, кто я на самом деле? Заклеймила бы демонопоклонником и послала на костер? Нет, только не она. Кто угодно только не она. Она ведь, ну... Она ведь Адель. Добрая, сопереживающая Адель. Такая скромная и в тоже время готовая постоять за свои идеалы. Храбрая но осмотрительная, хотя и такая наивная..." Продолжив рассуждать о монашке всю оставшуюся молитву, Фаран сам не заметил, как на высохшие губы закралась робкая, усталая, неуместная но такая приятная, улыбка.
Утро встретило лордеронца живописным ломящим чувством во всем теле, особенно неприятным после умиротворения, неожиданно найденного в молитве. Сам не помня, была ли причиной усталость или паранойя, Фар обнаружил, что провел всю ночь в доспехах. Его и без того покрытое свежезатянувшимися ранами тело не выказывало одобрения подобным предосторожностям, из-за чего посох-коса, найденный в кобольдской пещере и ранее покоившийся за плечами заклинателя, теперь использовался им для ходьбы, в купе с мрачного вида фалиантом на бедре и подраной (а местами и обгоревшей) мантией придавая лордеронцу ещё большую схожесть с карикатурным волшебником, согбенным под тяжестью собственных аккультных знаний.
Пока отряд шел на завтрак, Фил поравнялся с Фаранангом и спросил колдуна о чем тот хотел поговорить?
Невесело оскалившись стражнику, заклинатель по-дружески небрежно предложил другим членам отряда "идти дальше, а уж он их догонит". Оставшись наедине со спасенным от Чучельника воином, он тяжело вздохнул и вперил взгляд серо-синих очей в холодные глаза де'Кройца.
– В первую очередь я хочу сказать, что мне неприятно сообщать вам о подобном. Вы далеко не стары и успеете славно послужить Альянсу ещё не один год. Тогда, в пещере, магия Адель действительно успела спасти вашу жизнь. – Невеселая улыбка на мгновение дернулась расшириться, но затем окончательно померкла на лице колдуна, сменившись хмурым сожалением. Голова под капюшоном горестно поникла.
– Однако магия Скверны, примененная к вам чернокнижником, оставила шрамы больше, чем на теле. Ваша душа, Филлип. Она умерает. Я вижу как она истекает в эмпиреи эссенцией, будто израненный в сражении солдат - кровью, и вы наверняка уже чувствуете это сами. Скоро, последние крохи жизни покинут её. Вы не умрете в прямом смысле этого слова. О, нет. Ваши плоть и разум продолжат существовать, и даже смогут исцелиться полностью. Но ваши радость и гордость, ваши страх и гнев, ваш смех, слезы, ваше понимание прекрасного и чувство правосудия, да и все чувства в принципе... Все угаснут, словно прогорающие свечи под весенней моросью. Вы станете меньше, чем мертвецом - живым трупом, неспособным любить или ненавидеть, продолжающим существовать по инерции, бесцельно цепляясь за обрывки собственных померкших идеалов. Уже скоро люди вокруг начнут видеть в вас эту пустоту, ощущать её тупым лезвием, скребущимся на грани сознания. Вы перестанете понимать их, а в ответ и они вас. Взгляды станут холоднее, тон разговоров раздражённее. Начнутся пустые споры, затем - бесцельные драки. Они станут бояться и ненавидеть вас, сами не понимая причин, что бы вы для них не делали. Это произойдет не мгновенно - может в течении дней или недель, может даже через месяцы, годы или более того. Но это случится, и обратного пути вам уже не будет. – Прильнув к древку посоха всем телом, Фарананг покачал головой, шумно вздыхая.
– Ужасная судьба. Страшнее смерти, непобоюсь сказать. И все же... – Серые глаза блеснули, а уголки рта тронула мягкая ободряющая улыбка. – Не спешите отчаиваться. Даларанская коллегия магов передала мне таинства ритуала, способного остановить эту чудовищную трансформацию. С моей помощью вы сможете оставаться самим собой столько, сколько понадобится. Я готов оказать вам эту услугу прямо сегодня, после утреннего сбора. Учтите однако, что любая магия имеет свою цену. В обмен на исцеление я попрошу у вас кое-что, когда настанет подобающий момент. Назвать цену более точно, увы, я пока не могу - так уж предписывает ритуал. – Виновато кочнув щелкнувшими от движения плечами, колдун сделал от солдата шаг дальше по корридору, многозначно стукнув посохом-косой об пол.
– Я понимаю, что многим вас сейчас нагрузил, и то сразу после плена и пыток, за что прошу прощения. Поразмыслите над моим предложением пока суть да дело. Я всегда к вашим услугам. –
* * *
Завтрак, начавшийся с тщательного выслушивания и анализа наблюдений Вейланда, проходил для Фара в неуютном обществе проклятого клинка. Фаранангу упорно казалось что черное лезвие смотрит на него, выжидая малейшего признака слабости. Скорее всего эти опасения были лишь плодом назойливой паранойи, упорно находившей путь обратно в мысли колдуна сколько бы раз он её не изгонял. Скорее всего.
– Тревожные вести. – Оценил наконец слова воина колдун, продолжая не сводить взгляда с вороного меча. – Как считаете, может источником этих заклинаний быть этот орочий артефакт? Я чувствую в нем могущественную тьму, скорее всего он был кован чернокнижниками зеленокожих. Если в нем заточена какая-нибудь демоническая сущность он, возможно мог бы... – Рассуждения заклинателя были грубым образом прерваны начавшимся неподалеку бунтом. Немигающим взглядом пронаблюдав перепалку, к которой вскоре присоединились его товарищи и про себя пожалев, что полукровку так и не успели задушить, колдун встал и опираясь на посох начал надвигаться на спорящих.
– Я не перестану восторгаться вашему милосердию, сестра. – Мягко заметил он, поровнявшись с монашкой. – Но, увы, сейчас Вейланд говорит более верно. – Коса-посох укоризненно ударила о землю двора, когда заклинатель сделал шаг вперед, встав плечом-к-плечу с воителем между толпой и жрицей.
– Посмотрите на себя, доблестные стражи Альянса! Вам уже ненужны никакие демонопоклонники, чтобы оставить Златоземье без гарнизона - сами друг с дружкой управитесь! – Хребет лордеронца с треском распрямился, а в глазах сверкнула сталь кривого рунического лезвия. На кончиках пальцев поднятой в обвинительном жесте руки полыхнули огоньки.
– Раз готовы порвать один-другого как затравленные животные, имейте хоть совесть снять перед этим сюрко! Так вы по крайней мере не замараете благородную геральдику своим предательством! Да, предательством! Как иначе назвать такое низменное пренебрежение своим долгом?! На вас возложили надежды сотни неповинных граждан - ремесленников, хлебопашцев, матерей, стариков! А вы?! Вы творите над братом по оружию суд, возомнив себя небывалыми мудрецами и сыщиками! Вы нарушаете приказ старшего по званию и опыту, предпочтя шумного и наглого, будто шайка разбойников гарластого атамана! Может вам сразу всем повязать красные платки, не дожидаясь указа очередного "заботящегося о Штормграде"?! Дисциплина и долг - вот что отличает солдата от проcтого головореза с большой дороги, и ни того ни другого я здесь сейчас не вижу! Что толку от ваших броских лозунгов, если суть одна - измена?! Спасет вас от эшафота и секиры ваш бравый капрал, когда весть о бунте приведет сюда карательный отряд?! Будете вы и на плахе доказывать, что действовали в интересах державы?! Постыдитесь, ренегаты! Не своей совести и клятв так тех, кому обещались служить! Не их так самого Святого Света, а не его - так хоть нас четверых! – Распаленный редкой возможностью высказать свои мысли буквально, не обрамляя их мишурой вежливости и доброжелательности, Фаран вещал с пламенным рвением проповедника, которого так ждал и не дождался вчера на молитве. Позволяя словам хлестать плетьми, он бурно жестикулировал свободной рукой, то сметая всех бунтовщиков в сторону общим осудительным взмахом, то пронзая одного по одному обвиняющим перстом, то вовсе сжимая весь двор в побелевших от гнева костяшках кулака.
– Нас - "продажных наёмников", каким-то чудом оказавшихся более верными королю и Альянсу, чем вы - им присягавшие! Забудьте свои бредовые, пустые амбиции и сложите оружие которого недостойны! Заткните хоть на мгновение рты, чтобы ни единой больше глупости не выпадало из зияющей пустоты ваших черепных коробок, и по одному отвечайте на вопросы святой сестры под присягой обряда, или клянусь негаснущими кострами Стратхольма я отправлю вас спорить о субординации лично с их величеством Теренасом вторым! –