Хоть сам Элин остался недвижим, напряжен словно сжатая пружина, взгляд его следовал за преподобным Верном. В конечном итоге, Игнацием руководила вера и недоверие к Чужаку и его речам. И, насколько уже мог убедиться Таддус, обычная броня не станет преградой между оружием иных миров и телом человека... И если Слово Его в этом случае не явится последней Защитой, то что тогда сможет?
Барон скрестил руки на груди, осеняя себя священным символом орла, когда Верн помянул Отца. Экклезиарх не выполнил приказ, но пошел на уступки. Возможно, уже это стоило Игнацию немалых трудов: как и Элин, в своём роде, он должен был выбирать между церковью и статусом Десницы. Против Таддуса же играло ещё и время - капитан и Граф ждать не будут.
Гибкость никогда не была присуща Элину, даже когда он отчетливо понимал, что в его текущем положении она жизненно необходима. Такие как он, подобно стволу столетней ели ломались, но не гнулись. И всё же, в этот раз барон нашел в себе силы отложить выяснения обстоятельств. Отложить, но не забыть. Ибо, как говорила Книга: "Obliviscatur sacramenti sit remissio. Oblivisci nihil. Забыть значит простить. Не забывай ничего."
– Если бы ты знал нас получше, Чужак, – процедил негромко барон, медленно поворачиваясь к сокрытому неизвестными технологическими дарами пленнику, – то понял бы, что дух Детей Императора закаляется в горниле войны. Мы можем быть разобщены, но в конце концов как раскрытая ладонь собирается в кулак, мы обращаемся в единое целое перед лицом опасности. – Элин с шумом выдохнул, давая себе немного времени вновь взять себя в руки, после чего приблизился к тому месту, где был прикован к стене Нэ-тун. – Тебе выпадет огромная честь посетить святая святых наших земель и повидаться с Графом. Но сперва ты должен дать нам ответы на некоторые вопросы, чтобы не осталось сомнений в твоих... намерениях... – Глаза воина чуть прищурились, выдавая для опытного наблюдателя лукавство в его речах. – Что за опасность, про которую ты говорил?