Игнаций понимал дилемму Таддуса. Он был командиром и столкнулся с неподчинением. Однако и у самого его выбора не было. Он не мог отдать "Карателя Неверных" в чужие руки без соблюдения кучи ритуалов в ситуации, подобной этой. Обеты дозволяли ему передать оружие на поле брани или другому лицу священного сана, но не так. Он вздохнул и огляделся по сторонам.
- Император даровал им оружие, и оружие это переходило от воина к воину, от отца к сыну, аки символ благоволения свыше. Долг воина Его хранить оружие в чистоте и сохранности, и молиться перед ним утром, в обед, и перед отходом ко сну, или перед битвой, коли Он призовет к ней…
Он подошел к столу, тщательно расчистил свободное место и протер его от пыли полой своей одежды. Затем поднял огнемет и осторожно, почти благоговейно положил его на освободившееся пространство. Расстегнул застежки ремня, нарушая одну из восковых печатей, и медленно уложил обе части перевязи рядом с самим оружием. Затем отошел чуть в сторону и встал рядом, скрестив руки на груди.
- Святые Тациус и Емиздий стояли на местах под градом насмешек и снарядов толпы, и Император хранил их, и нечистоты не коснулись их, огражденных сияющим куполом веры в Него, и испугались еретики этой непоколебимости их.
Верн посмотрел на оружие, после чего на спутников.
- …и раздался глас из огненного сияния, и рек он, что лишь рука чистых верой и помыслами сможет нести Священный Болтер, и что отсохнет рука того, кто коснется его, не имея в душе Императора.
Вышло… несколько вызывающе. Гребаное житие святого Мордехая тут было очень некстати – Верн надеялся, что предложение огнемет не трогать выйдет несколько более дипломатичным. Но что вышло, то вышло.