На протяжении большей части пути до монастыря Игнаций напоминал бочку прометиума, которую поставили на медленный огонь. Вроде снаружи ничего не происходит, но понятно, что добром это дело не закончится. Во время же допроса он начал потихоньку закипать. И бурление становилось все более и более очевидным – хоть священник не участвовал в беседе, понимая, что если его свои понимают плохо, то с ксеносом не стоит и пытаться. Единственной по-настоящему светлой эмоцией в его душе было сочувствие сестрам Святой Бригитты, которым придется долго искоренять скверну, которой подвергли их подвал. Будь у них больше времени, можно было бы найти место более подходящее, более привычное к тому потоку нечистот, что льется из уст еретиков. Более привычное и менее чувствительное. Здесь, в этой скромной, но трудящейся на благо Императора и Акрейджа обители, ощущалась благодать, столь редкая во внешнем мире, и Верн был зол и на себя, и на спутников, и на Порга, что сопровождавшую их нечисть пришлось тащить сюда.
В общем, поднять теологические вопросы ксенос решил не в той компании, не в том месте, и в крайне неподходящий момент.
Бочка прометиума взорвалась. Мерявший шагами комнату Верн остановился, повернулся, и поднял огнемет на уровень, где, предположительно, находилась голова пленника.
- Имя святых застыло на устах еретиков, и боль испытывали они от самого звука благих слов… Возомнившие себя богами и пророками есть ничто перед именем Императора и избранных Его, и ложь, в которую вовлекают они смертные души, многократно им воздастся.
Игнаций боролся с желанием нажать на спусковую скобу, и окатить пленника прометиумом еще раз. Освященное пламя причиняло ксеносу боль, несмотря на костюм, и это Верн хорошо запомнил.
- Отмеченное святостью место есть дом Императора, скромность и почитание должны наполнять его, и речи лишь вере и спасению души посвящаемы. Тех же, кто осквернять его будет громкими речами, посторонними речами, богохульными речами, наказанию подвергнуть должно.
Он знал, что на следующий день на его спине не останется живого места после наказания, которому он подвергнет себя за то, что подверг свои принципы такому испытанию. Многие охотники считали, что убивать зло немедленно есть единственно верный путь. Но Верна связывали и другие обязательства.
Которые он сейчас явно готов был нарушить. Во всяком случае раструб "Карателя Неверных", направленный в невидимку, который, похоже, только что к греху своего существования прибавил грех ереси, говорил об этом.