Враги открытые, враги сокрытые… это незримое, но различимое все же присутствие было чем-то противоестественным, а противоестественное шло вопреки заветам Императора. Подобная мерзость должна была быть уничтожена, без раздумий, колебаний и осмысления потенциальной цены действий. Промедление смерти подобно, и нередко смертью и оборачивается – колдуны умеют убивать не хуже, чем опытнейший мечник, и не менее коварно, чем профессиональный отравитель.
Игнаций дернул щекой, откидывая полу одежды и поднимая скрывавшееся под нею оружие. Возможно, леди Беласко, с ее не ускользнувшим от взгляда Игнациуса снисходительным отношениям к обитателям мира, на котором родился и прожил всю свою жизнь Верн, с ее непостижимыми знаниями и опытом, мысленно отметила бы, что немного странный священник достал ручной огнемет весьма и весьма устаревшей модели, для самого охотника на колдунов это было действие совершенно другого порядка.
"Каратель Неверных", таково было имя оружия. Ultor de Infidelum, на полузабытом на планете благородном, истинно готическом языке. Благоговение охватило Верна, когда его рука легла на рукоять, ощущая тепло дерева и рельеф резьбы. Прорезиненная рукоять износилась века назад, и ее заменили на деревянную, покрытую тонким, покрытую тонким, в не всякого сомнения занявшим у наносивших его вручную мастеров сотни часов чекерингом. Столь велико было их искусство, что, с помощью сочетания разной глубины надрезов и затенению некоторых участков, они смогли создать узор аквиллы на каждой из сторон рукоять. Не выдержали испытания временем и некоторые металлические части корпуса, ныне замененные на свои копии из простых, сотворенных без утраченного знания материалов.
Но то, чего недоставало в знании, Церковь компенсировала благоговением. Оружие окружала забота, поразившая в свое время Игнациуса. Казалось, что аколиты, вниманию которых оно поручалось в свои краткие часы отдыха, заботились о нем, как о самом дорогом члене своей семьи и воздавали ему почести, достойные какого-нибудь героя древности. Они каждое свое движение сопровождали молитвой, будто бы боялись осквернить его своим прикосновением, используя орошаемые в освященных маслах тряпицы, и перемещали его не иначе, чем на специальных носилках, похожих на реликвариум с мощами.
Прошли годы, прежде чем Верн узнал, почему оно, да и многие другие собратья его, было окружено таким почитанием. Он неоднократно видел его в деле, и, оставаясь наедине с собой и своей совестью, вынужден был признавать грех зависти. Пусть и продиктованной жаждой служить Императору, но зависти к лучшему, чем он, человеку. Он был бы счастлив однажды получить это благословленное оружие в свои руки, но, когда это произошло, обстоятельства не дали ему эту радость испытать. Настоятель Присца, расставаясь с жизнью под ножами тщетно пытавшихся спасти его истекающее кровью тело лекарей, завещал "Карателя Неверных" Игнациусу, и, хотя он и не имел права этого делать, Церковь с уважением отнеслась к его последней воле. Оружие было вручено Верну.
Но не раньше, чем он, пройдя тридцать три обряда очищения, спустился в глубины центрального кафедрального собора, где молясь и постясь, неделю читал книгу, в которой на толстых, размерами не уступающих полотнам живописцев бумажных листах, была записана история деяний оружия. Имена носивших его, места, где оно побывало, еретики и колдуны, которых оно сожгло – все это было записано крупным каллиграфическим почерком в томах, предназначенных для вечного хранения и пополнения.
Пока он, питаясь лишь постным хлебом и водой, углублялся в древние, все более и более приближающиеся к временам Святого Мордехая времена, неведомо для него, происходили иные действия. Печати чистоты, которыми было покрыто оружие, покуда оно принадлежало Присца, были сняты, и, в ходе многочасовой литургии, размещены в посвященном вечной войне против Врага зале кафедрального собора рядом с другими. Горы этих печатей были немым свидетельством того, что война не прекращается, что человечество несет в ней жертвы и совершает подвиги. Одни подслеповатые писцы начали переписывать на узкие полоски пергамента мелким, убористым почерком псалмы и молитвы, а также наиболее видные события из точной копии книги, что читал Игнациус.
И, когда он вышел из подземелий, его благословил на ношение "Карателя Неверных" сам кардинал Готьер. Хотя один из столпов церкви Эйкриджа и скорбел об утрате одно из своих доверенных лиц, это не помешало ему увидеть в Верне что-то, что видел и сам Присца. Это было не так уж давно, но, как казалось Игнациусу, он успел за это время заслужить некоторое доверие кардинала, кульминировавшееся в его текущей роли.
Роли гнева Императора в этот момент.
- Ярость Его падет на всех, кто встанет на пути меча Его, и испепелит в прах вставших против него волею своей…
Чтобы увернуться от огня враг должен был обладать сверхчеловеческой ловкостью, и даже в этом случае ему сложно было бы не выдать себя. Слишком узкий проход. А священный прометиум не только создает язык пламени, но и липнет к нечестивой плоти, испепеляя ее. Присца учил Игнациуса, что боль, очищающая тело и проводящая душу к Императору для верных, для колдунов страшнее всего, ибо она показывает, какое будущее уготовано им в геене огненной, и вносит смятение в их нечестивые мысли, мешая творить волшбу.
У Верна было не слишком много случаев проверить это на деле, и конкретно этот он упускать не собирался.