Высокие здания всегда завораживали Игнациуса. Они служили материальным, вещественным свидетельством того, на что способны люди, когда трудятся вместе, когда к их физическому труду прибавляются знания, ниспосланные Императором. Есть что-то неуловимое, разделяющее грубый труд рабов, которых кнутами заставляют ворочать камни, и одухотворенную работу, которая вершится во имя высшей цели, будь то защита своих домов от набегов или восхваление Бога-Императора своим творением. Впрочем, это чувство могло быть и иллюзией, и, при всем желании, священник не мог пронизать взглядом пласты времен и увидеть, кто и как создавал здание терминала. Но он слишком отличался от окружения, базальт стен, витражи, величественный шпиль легатской стали – хотелось верить, что строителей и архитектора коснулось благословение Императора.
И вот, наконец-то, врата терминала открылись, явив множество чудес, что несли благословленные знаки Императора и символы его духа, Омниссии. И это, а также события позапрошлого вечера, спасало их от гнева Игнациуса, ибо то, что притворяется чудом, легко может являться плодом нечистого колдовства. Эта тактика была ему хорошо известна.
- Тебе предстоит многое, Игнаций, и ты должен сдерживать свой гнев и умерять свой пыл, различая нечестивое и неведомое. То, что явлено и сказано будет тебе в терминале, относится ко второму…
В приватной беседе незадолго до встречи с Поргом, объяснили в общих чертах суть предстоящей миссии, роль его, как представителя церкви, и некоторые моменты, существенно поколебавшие представления священника о том, как устроен мир. Поэтому он лишь созерцал, вбирая в себя образы необыкновенных механических рук, что-то записывающих перьями на свитках, странных плоских досок, на которых будто бы прокручивались и сами собой менялись подсвеченные изнутри рукописи, и лишь один раз, когда что-то пролетело в дальнем конце коридора, осенил себя священной Аквиллой.
Прочих Рук Короля (и незнакомку, которая, тем не менее, составила им компанию) он приветствовал еще на входе, когда их встретил проводник, без которого они наверняка бы заблудились в лабиринтах терминала. При всем своем величии, оно исполняло канцелярские функции, и священник хорошо знал, как в подобных местах коридоры уподобляются густому лесу или природным пещерам, где лишь проводник, проведший всю свою жизнь в подобных местах, сможет найти дорогу.
- Увидел он собравшихся, переживших эту ночь, и возрадовался, и понял, что благословение Бога-Императора было с ними.
Слова эти сопровождались добродушной улыбкой, хотя та и предназначалась в большей степени тем, кто уже работал с Игнациусом. Поргу же досталось несколько более витьеватая фраза. И не настолько однозначная:
- Возвеличил он достойных людей, и радовались окружающие их, и молились за них…
Фразу сопровождал поклон, не слишком уклюжий из-за одежды священника. К тому же, спина чесалась после утреннего самобичевания, и Игнациус чувствовал, как ткань прилипает к свежим, пусть и не глубоким шрамам. Боль – это напоминание, а не самоцель, и калечить себя так, чтобы ограничивать свою возможность служить Императору, он не собирался. Грех это был бы, все равно, что мечу позволить приржаветь к ножнам, потому что нравится видеть кровь на нем, из ножен вынимая.
А дальше священник слушал. Стоявшие над ним и в иерархии церкви, и в негласной иерархии авторитетов в церкви, и во все более очевидной иерархии знаний были мудры. Иначе бы в лучшем случае де Порг собирал свои зубы, а в худшем – кишки. Такие откровения надо выслушивать от людей, которым доверяешь безгранично, ибо в иных устах они могут показаться ересью. И чем дальше капитан говорил, тем больше понимал Игнациус свою ограниченность. Настолько, что в какой-то момент не сдержался и пробормотал себе под нос:
- Величием считали они знания свои, и в гордыне своей бросали вызов слугам его и гонцам его. Но в разумов поединке столь сокрушительно поражение их было, что лишь возопить о глупости им оставалось, и просить прощения Его, и причащения к знаниям, что открыты верным ему…
Когда последнее слово покинуло уста Игнациуса, он поморщился. Мысль была гораздо проще. Но, постепенно, беседа перетекала в русло, более привычное священнику. Им нужно было найти культ, а культистов на планете было больше, чем виселиц или плах. И особой сложности их поимка не представляла. И апокалиптических среди них хватало – людей почему-то вообще тянет это явление. Сам Игнациус никогда этого не понимал. Точнее, не понимал, почему это пробуждает в людях худшее, в то время как, казалось бы, есть лишь ограниченное, более ограниченное даже чем просто человеческая жизнь, время показать себя достойным милости Императора.
И из предложенных де Поргом путей расследования более всего привлекал Игнациуса один.
- Паршивые овцы скрываются среди стада, но овца есть овца, и без поводыря пропадет. Один поводырь ведет на тучные луга, другой – в темный лес на заклание.
Он закусил губу, прерывая себя.
- Сокрытые были их лица, но огонь веры горел в их сердцах, и когда еретики Пглавия явили свое истинное обличие, они обнажили кинжалы, и с именем Его бросились в атаку, и пали героями, и славим мы годовщину их подвига.
Конец у истории был не самый подходящий для операции по нахождению еретиков и представлению их под светлые очи посланцев с Терры. Поэтому Игнациус уточнил.
- Император благословляет победу, как мудростью достигнутую, так и доблестью, и сядут его воины одесную у подножия Златого Трона.
Священник пожал плечами. Оставалось надеяться, что его предложение поняли. Но так бывало далеко не всегда.