Я всегда шел по линии наибольшего сопротивления.
Николай Гумилев
Прощай, Хира.
Я всю жизнь шла бок о бок с предательством – и предательством заканчиваю свое бытие. У меня, одинокой на обширном ложе, нет сил никого позвать, нет сил даже отверзнуть уста для молитвы. Но мне осталась память – и к ней я обращаюсь в последние минуты. Я ни о чем не жалею: сделанном ли, не сделанном – все свершилось так, как свершилось. У меня получилось преломить свою судьбу – и этого достаточно. Не печалит меня, что я ухожу – я покидаю Огонь Возженный не старой развалиной, немощной и больной, но той, кто сохранила силу рук и чувств. Я ухожу не рабыней и не изгнанницей – а значит, я останусь непобежденной.
И мне доподлинно известно, что когда истает плоть моя на погребальном костре, дух мой освободившийся войдет в чье-то спеленатое тело – ведь в том воля Бога. Моего бога, обретенного на грани жизни и смерти, на тонкой полосе меж безумием и нормальностью. Я вернусь – я всегда возвращаюсь, через боль и страдание пытаясь изменить мир… и платя по старым счетам: не тем, кому должна, так их далеким потомкам.
Я – не Скорпион. Я – стрела в деснице Его.
А пока нет сил держать веки открытыми, я возвращаю себя в прошлое. Я помню бешенную скачку и свист камчи в руках ребенка, помню презрение к сыну Царя Царей, порочному дитю великого шахиншаха. Помню дворец, где скрыт кинжал за каждою улыбкой, и чистую, незамутненную отравой ярость поля боя. Помню предательство – первое в череде прочих, и изгнание. Ни на миг не позабуду, как подняла под своими стягами тех, кто не побоялся поднять голову против ломающей спины власти – и то, как я мнила себя новым Двурогим. И уж точно не сотрутся шрамы от поражения, когда трусость баранов и коварство змеи оказались сильнее Львицы.
Никогда не уйдет из памяти та, что звала себя Шэри – рожденная в неволе гротескная копия меня, познакомившая свою хозяйку с пепельным вкусом безумия и мускусным запахом беспамятства. Долгие годы она была мной – дэвом ли, вторым ли я: никто не ответит доподлинно – и я, по прежнему ненавидя ее, иногда вспоминаю с тоской, как потерянную часть себя. Я не вычеркну из памяти Аврелианов, давших мне шанс, что легче перышка, и надежду, что не прочней морской зыби.
И уж точно я не позабуду тот поход, что привел меня, пускай и кружной дорогой, обратно в Хиру. И пускай стерлись мелкие подробности, пускай не припомнятся дословно диалоги и все имена, я до сих пор как вживую вижу лица тех, кто меня окружал.
Так и не ставший соратником мужчина, обучивший меня сдержанной мудрости и жестокой, бескомпромиссной любви к своей родине – тот, с кем я была рада идти одной тропой, но имела прискорбно разные стремления.
Тот, кто был отдан мне, словно вещь, но кто сумел увидеть за царицей, воительницей, рабыней ту женщину, что могла бы быть – и заплатил своей жизнью за мою свободу. Тот, кто мог стать для моей стрелы луком, но остался только горьким прошлым.
Рабыня, оказавшаяся честнее и справедливее большинства свободных, показавшая мне, что в плате добром за жестокую справедливость может не быть постыдной слабости. Та, что оставалась свободной и в рабстве, и в плену.
Другие, не пролегшие столь же ярким следом на моей истории, но не забыты. Единственный подлинный маджис, для которого знание было дороже всего. Лекарь, возвращающий зельями гармонию телу, а рассудительной беседой – душе. Воин из тех, на чьих плечах стоит войско, и способный поставить приказ выше личной ненависти. Юноша, пылкость которого была очерчена богатством знаний. И все прочие, ставшие свидетелями моей дороги к перерождению.
Все они капля за каплей, сами того подчас не осознавая, сделали меня такой, какая я есть сейчас, своими действиями и бездействием толкнули меня на тропу, приведшую домой. Я им всем благодарна за это – и даже попытка убить меня, нанеся удар тогда, когда я его не ожидала, не меняет моего благорасположения: сталь закаляется огнем.
Прощайте, соратники и недруги.
Прощай и ты, граница, идущая по душам людей.
Прощай, Лимес.