Вот он и остался один. Усталость и тоска, навалившиеся на Тиеста во время разговора с Алией, были не сиюминутным недугом, а предвестником грядущего дня. Теперь эллин сидел на берегу, на том же самом месте, и смотрел на серп горизонта, сливающегося с водной гладью. Эллин был последним из свиты Флавии, которая сначала перестала быть сначала свитой Флавии, а потом и свитой вовсе. Последний голос в отряде, не принадлежащий армии.
Одиночество было частым спутником Метаксаса, естественное последствие выбранного им пути. Быть может, все эти несчастья были и его виной? Слишком близко он подошел к людям, и они начали сгорать. Горькое чувство, но обманчивое. Не в проклятии крови было дело, а в отвращении к своему молчанию. Он мог сказать, когда Квирину вели на казнь. Мог сказать, когда Фейзура получила рану. Мог сказать, когда арабки сцепились друг с другом. И все бы сложилось иначе. Другие выжили бы, другие погибли бы. Стало бы лучше? Возможно, нет. Но такова была человеческая природа, бесконечно думать "а что если?", гадать, что могло бы быть, если сделать другой выбор. В прошлом и фантазиях не нужно было встречать последствия своих действий, нести ответственность за принятые решения. Можно было строить воздушные замки побед и свершений. Мог ли Тиест укорить себя за то, что позволил себе такую человеческую слабость? На мгновение, не более того.
В вымышленном колдун мог обойтись без жертв вообще. В подлинном ему приходилось оплакивать Архипа, незадачливого, но искреннего товарища, который хотел сделать как лучше. Квирину, которому был обязан жизнью. Аттию, наивную и безвинную, ставшую заложницей своей судьбы. Даже Фейзуру, ту, которая сошла на берег днем ранее и перестала существовать этой ночью. Никто из них не был действительно близок Тиесту, но был ли кто-то близкий чародею в принципе? Таковых не было. Были лишь те, кто отстранялся от него меньше других. И никто кроме этих четверых не был менее далек от колдуна.
Мистик не мог изменить случившегося, не мог переписать судьбу людей, но мог вспомнить каждого, дать им жизнь в посмертии через свои мысли. Бессмертен не тот, кто живет вечно. Бессмертен тот, кто оставляет след за собой, потому что эти следы навсегда останутся в песках времени. Поэтому он вспоминал их, такими, какими хотел бы запомнить, не живыми людьми, но духами, лишенными изъянов. Покойтесь в моей памяти, друзья, будьте здесь, пока есть я сам. А там, возможно, и меня кто-то запомнит, и тогда мы продолжим этот путь вместе.
И еще он вспоминал вчерашний разговор.
- Антарес подчинил Луция, подчинил Фейзуру. Митраисты тоже делают его дело? Какая сила скрывается в золоте? И кто тогда ты?
Последние недостающие детали мозаики крылись в этих вопросах. Если бы Метаксас знал все еще это хотя бы неделю назад. Но тогда это была бы совсем другая история. Но был другой вопрос, гораздо более острый.
- Что будет с миром? Если оставить как есть, если дать Антаресу завершить свой план, - кажется, чародей и сам знал ответ на этот вопрос. Если Антарес достигнет своей цели, мир перестанет существовать, - Я не могу этого допустить. Моя сила важна для меня, но мир важнее. Мир много больше, чем я, и я не могу позволить ему погибнуть, потому что был занят собой