- Рим принимает всех, - согласно кивнул Тиест, - и признает поклонение разным богам, единым и многочисленным, покуда все признают одно - на земле нет воли выше воли Августа.
Эллин снова качнул головой в подтверждение только сказанных слов, замолчал, а затем добавил:
- Только мы больше не в Риме, вне сияния воли Августа... - он хотел добавить что-то еще, но отвлекся на разгорающуюся ссору арабок. Не хватало еще испортить праздник, который, если отбросить тревожные пророчества, прошел на удивление хорошо. Мистик прищурил целый глаз, как будто пытался разглядеть детали ссоры издалека, и в третий раз кивнул Аделфу, - Ты прав, нам стоит вмешаться. Что бы не произошло, хотя бы успокоим их.
Метаксас поднялся на ноги, сделал два шага в сторону женщин, к которым успел подойти Эммори, и резко остановился, будто налетел на кулак. Мгновение, другое чародей смотрел стеклянным взглядом перед собой, все его внимание приковано к монетам в руках спорившей арабки. Аделф мог заметить, что эллин побледнел и одновременно сжал кулаки. Казалось, сейчас Тиест сорвется с места и побежит. Только непонятно куда.
- Я не знаю, о чем именно предупреждали нас боги, - полуобернувшись к жрецу, проговорил эллин. Слова выгнали хрипоту из горла мистика и он закончил уже обычным голосом, - но я знаю, что все решат золото и серебро.
Сказав это странно пророчество, чародей, наконец, совладал с собой и успокоился. Но, мог видеть Аделф, не расслабился. Метаксас был напряжен, шел к женщинам аккуратными шагами, выверяя каждое движение, и теперь совершенно по-другому смотрел по-сторонам, не праздным взглядом пирующего, но опасливым взором человека, который ожидает нападения. Возможно, одноглазому эллину мерещилось в темноте, потому что никто другой в лагере, включая часовых, пока что подавал сигнала тревоги или даже простого беспокойства. Возможно, все это морок, успокаивал себя Тиест. Вот только inter caecos luscus rex est.
Нащупав на поясе рукоять ножа, Метаксас почувствовал себя чуть увереннее, и прибавил шагу в сторону арабок.