ЯзычникиБрошенные в огонь внутренности извиваются, словно клубок змей. Тщетно Аделф пытается различить что-то — колдун, не то случайно не то нарочно, собой закрыл от него происходящее с мясом.
Тиест же видит. Видит сквозь режущий глаза дым — маленькая голубиная печень извивается, сморщивается, чернеет... Забавно, но именно в этой части ритуала, чародей был куда компетентнее жрецов, наука предвидения будущего всегда была ближе колдовству, чем чему-либо ещё...
Тиест видит холм, полный мертвецов в красных воинских плащах. Видит на вершине воткнутого в землю легионного орла...
Юный Марк сидит у подножия трупной горы и улыбается. Из его рассеченной шеи хлещет кровь.
— Моя жизнь в твоих руках.
Явственно произносит мальчик.
— Скоро я буду ему уже не нужен.
Морок рассеивается, и сквозь сизое марево колдун явственно различил лицо Аделфа.
«Но он же стоит у меня за спиной», — мелькнула мысль. И тут голова Аделфа в дыму срывается с плеч и падает. Кто-то аплодирует и смеётся.
«Иногда чтобы выиграть битву, нужно ее проиграть», —Говорит Марк Аврелий Контаренон и с какой-то печалью оглядывается на Архипа, в очередной раз натянувшего свой лук. Только вот цель на сей раз — Луций, бьющийся с каким-то чёрным воином...
«Маленькие люди держат в руках своих судьбы больших», — глубокомысленно произнесла насаженная на кол голова лекаря, — «Философу страшен меч, воину страшна женщина, и только дурак страшен всем».
Архип смущенно склоняет голову, но Тиест успевает разглядеть в его глазах золотистый блеск.
Так же сверкают глаза Татиона, уже заносящегося меч над самим Метаксасом...
— Я не хочу этого делать, чародей. Но я выполняю приказы.
Режущая боль в груди.
Метаксас вдруг изогнулся и схватился рукой (хорошо, что не той, где был нож), за сердце. Аделф с Эморри могли это заметить. Но только не Марк.
Юноша всецело был очарован волшебством ритуала. Сейчас он чувствовал себя прекрасным Адонисом, волосы его чуть трепала незримая женская рука. С эйфорией в глазах, супернумерарий оглядывается — может ли быть такое, чтобы он один чувствовал это?! И видит мрачные, усталые лица.
Эморри явно жалеет о том, что принял приглашение поучаствовать в ритуале. Аделф кажется думал скорее о том, как заглянуть за плечо Тиесту, чем о религии, а сам Метаксас верно надышался священного дыма и теперь едва волочил ноги...
Разве не видят они — человек создан для счастья! Политика, войны, интриги — всё мелко перед любовью.
Лишь от арабок Марк ловит заинтересованные взгляды. Одна незаметно чуть оголила грудь, прикрытую лишь тонкой восточной рубашкой.
Язычники кончают гимн. Теперь время отправиться за уже накрытые рабами столы и предаться священной трапезе! Тиесту как жрецу полагались лучшие куски мяса, рядом с ним предстоит восседать Марку — отличный шанс поговорить для двоих, едва ли перемолвившихся за последнюю неделю больше чем парой слов!
Аделфу предстояло довольствоваться компанией хмурого Эморри на всё ещё почетных, но уже не самых почетных местах. Что до самого алеманна, то его наконец ждала нечаянная радость, после римских лежаний за столом наконец можно будет поесть сидя, ведь все складные ложа забрали себе христиане, а на долю язычников остались только стулья или свежесрубленные деревянные колоды. Остальных это расстроит, а вот германец мог ощутить себя почти что дома — разве что рабы разносят гостям вино, а не мёд, и вместо общего стола у каждого своя миска, в которую раб по требованию кладёт то или иное...
Поначалу все набросились на еду — ведь никто не обедал. Но пройдет всего полчаса и язычники снова начнут поглядывать на Тиеста, как от жреца, от него ожидают чего-то этакого...